Советское детство не было розово-сладким с кисельными берегами. И дело даже не в людях, а во времени последнего поколения советских детей. В Перестройке, Горбаче и творившемся в стране.
Серо-картонные листы талонов начали выдавать, вроде бы, в 89-ом. Точно помню, как ходили с мамой в ЖЭУ, которое вроде называлось просто домоуправлением, где толкалось много людей, ждущих своих кусков от портянок, привезенных для раздачи. Сигареты, водка, колбаса… В общем, простые вроде бы вещи.
Чертовы талоны продержались недолго, до 91-го, когда на рынке появилось все и сразу, успевай кошелек открывать. Но свое дело они точно сделали, подведя черту под первое государство рабочих и крестьян, начавшись с Прибалтики и Грузии и закончившись в Беловежской пуще. Но речь вовсе не о том.
Хотя, конечно, в СССР все было вовсе не так лучезарно, как порой хочет казаться.
- Деду определили огород, - говорила мама и вздыхала.
Мама безумно любила своих родителей, стараясь делать все правильно и, в меру сил, помогать им чем можно. Дед, строгий и четкий, после войны и родившихся детей, переехал в Отрадный и работал в потребкооперации. Работал на совесть, не воруя и к пенсии живя в собственном доме, купленном еще в молодости, владея несколькими сотками земли при нем же и «запорожцем» третьей, вроде, модели.
Дед же, скорее всего, правильно настроил маму и та отучилась в Кооперативном университете в Мск, став товароведом и к моему рождению работавшей в системе ОРС. Отделы рабочего снабжения ведали всей торговлей нашего городка, мама работала на промтоварах и теперь уже она старалась быть, одновременно, честной и помогавшей всем, кому стоило.
Советское детство помнило дефицит, пусть он и коснулся нас не так сильно. К талонным годам маминых возможностей становилось все меньше. Потому она вздыхала про огород и мы все понимали – деваться некуда.
Картошка. Уйма картошки в мешках перед высадкой, ямки, ведра с порезанной пополам картошкой, несколько раз летом на картошку с насосом и ведрами, чтобы опрыскивать, качая до каменной спины и подавая деду вонючий раствор. Личинки колорадского жука краснели на зеленой ботве и мы их собирали. Потом наступал самый главный день, случавшийся как раз под приезд с Вартовска дядьки с моим братом и мы, дружно, ехали ее собирать.
Помните, как в руках лопалась та самая, семенная, темный клубень, подаривший жизнь кусту и давно сгнивший? Он лопался, сладковато пованивая и растекаясь по пальцам своими белесыми липкими соплями. Разваливался ломко-мягкими боками, заставляя все волоски топорщиться от омерзения.
- Не лентяйничай! – ворчал дед, налегавший на лопату и не обращавший внимания на мое отвращение. И правильно делал, наверное. Моя детская боязнь крови и отвращение к вытаскиваемым из свиньи потрохам, лопавшимся в руках, не дали ему научить меня как правильно резать свиней. Не сказать, что мне плохо без этого живется, но обидно.
Мы собирали картошку в ведра, рассыпали сушиться подальше и возвращались к нашим мужикам, все шедшим и шедшим с лопатами. Если было пасмурно, так хотя бы не ждали теплового удара. Если жарило солнце, случалось всякое.
Дедовские ветеранские огороды возникали во всяких неожиданных местах, когда относительно рядом с городом, когда далеко за ним. Когда получалось «далеко», вздыхал уже я, понимавший – таскать воду для опрыскивания будет совсем тяжело. Мы жили в эпоху вроде бы развитого социализма, но вся наша картошка отдавала временами крепостного права и отсутствия аграрной революции. Герои пионерских книжек боролись за счастье трудового народа, а их дети, такие же, как мой дед-ветеран, сажали, растили и выкапывали картошку мешками. Вместо того, чтобы просто купить. Покупать картошку в конце советского времени? Не смешите мой пупок, от одного запаха, прущего из подвалов продовольственных, порой хотелось удрать подальше и не ходить мимо, овощи гнили, уже привезенные гнилыми.
Фазендами называли дачные участки. В конце восьмидесятых и на все девяностые дачи у пенсионеров, и не только, станут почти самым важным элементом жизни. Их плодами на самом деле жили, когда продавая, когда закатывая или ссыпая и потом пережидая с ними до весны или «вдруг что поменяется». И дело ведь было не просто в своих яблоках, горохе, свекле с морковью и капустой или той самой картошке.
Это было, мать ее, необходимостью.
СССР не был страной с молочными реками и кисельными берегами, уж во времена Горбача точно. Другое дело, что с тех самых дач, выросших рядом с пригородом, где стоял дом моего деда, почти не воровали. Так, пацанами лазили за яблоками или малиной, не топча грядки и нарывая чтобы поесть. Это же было признаком лихости с удалью, в первую очередь.
Когда мы все освободились от коммунистической тирании, обернувшись лицом к цивилизации с демократией, дачи начали громить, выбирая с них все возможное. Капитализм вдруг обернулся нарками, выросшими как грибы после дождя и чужие огурцы они толкали ведрами, наскребая на грамм.
Так что, картошка методам начала двадцатого века – это тяжело. Вот только лучше тяжело, чем твои сверстники, чешущиеся каждые пятнадцать секунд и продающие ворованную вишню.