Эми Джексон было четырнадцать, когда на автобусной остановке за своим интернатом она впервые повстречала Роберта Маккалока, только что освободившегося из тюрьмы паренька двадцати с лишним лет. Ей было пятнадцать, когда она переехала в его конуру, а на ее шестнадцатилетие Роб «посвятил ее», впервые вколов героин. День спустя он впервые прижал ее к дивану и принялся выдирать у нее из головы клочьями волосы, тем самым наказав за отказ заняться сексом с его наркодилером в качестве частичной оплаты подарка на ее день рождения. На семнадцатилетие она получила диагноз «гепатит C» — было ли это следствием пользования общими иглами, ставшего для нее обычным делом, или же напоминанием о тех многих случаях, когда Роб подкладывал ее под приятелей, чтобы удовлетворить их общую зависимость, — она не могла, да и не хотела знать. Единственное, что она знала наверняка, так это то, что ее жизнь с Робом — особенно когда она была послушной — давала ей почувствовать, каково быть любимой. А на каждый свой последующий день рождения и большинство дней между ними она познавала, каково это быть нелюбимой; каково разочаровывать Роба, толкая на улице недостаточно много доз (если в тот день она приторговывала героином или крэком) или граммов (если на руках был кокс); либо же, что было самым непростительным, предавать его, демонстрируя свое беззубое лицо в кровоподтеках окружающим, особенно своей маме, которая — в тех редких случаях, когда не была вдрызг пьяной, — принималась сыпать возмутительными угрозами обратиться в полицию.
Между тем, то ли из-за ковра скопившихся человеческих волос под стоящей у дивана лампы, то ли от осознания того, что ее зависимость, как эмоциональная, так и физиологическая, не могут быть удовлетворены иначе, Эми научилась быть благодарной за свою судьбу, ценить любовь и защиту Роба. Хранить молчание, когда полицейские заглядывали к ним в конуру, получив жалобу от обеспокоенного соседа, качать головой и молча отрицать неоспоримое, когда поездки в больницу для наложения швов было не избежать, радоваться тем дням, когда удавалось отделаться синяком. Ей было двадцать два, когда Роб окончательно слетел с катушек. Неосмотрительно позволив себе открыть рот на его оскорбления, она получила серию тяжелых ударов по лицу, это длилось несколько минут, пока она не перестала видеть и не стала захлебываться собственной кровью. Когда ее за волосы вытащили из дома, бросив в палисаднике, она, приподняв голову, с трудом смогла разглядеть расплывчатые очертания Роба, который бежал на нее, готовясь со всей силы пнуть, словно по футбольному мячу, по ее голове. Тогда-то она и отключилась. Позже она узнала, что вмешательство проезжавшего таксиста спасло ее от возможных последствий, — прогнав Роба, тот поспешил вызвать «Скорую». И когда в ту ночь у нее, лежащей ничком в больничной кровати, полиция поинтересовалась, не хочет ли она поведать о случившемся, Эми кивнула. А потом все им рассказала. Все с самого начала. Половина ее жизни, наполненная беспощадным насилием, была в деталях изложена присутствовавшему полицейскому. Каждое ее откровение подпитывалось осознанием того, что если в следующий раз Робу не помешает добрый самаритянин, то он, скорее всего, ее просто убьет. Роба арестовали.