О рудных богатствах полуострова Таймыр известно с начала XVII века: в 1610 г. мастера из «златокипящей Мангазеи» выплавляли железо и медь из руды, добытой в районе современного города Норильск. Однако век Мангазеи был недолгим: в 1680-е гг. века Мангазея исчезла, покинутая жителями. В 1860-е гг. братья Сотниковы сложили плавильную печь в том же районе и даже выплавили 200 пудов меди, но производство было нерентабельным, и дело заглохло. В 1880-е гг. купец и исследователь Крайнего Севера Михаил Сидоров написал императору Александру III докладную записку, в которой предлагал посодействовать в промышленном освоении природных богатств Таймыра. Императорская канцелярия ответила резолюцией, в которой было указано, что на Крайнем Севере царит такой холод, что жить и работать там невозможно, и подобные планы могут предлагать только сумасшедшие.
Однако о богатствах Таймыра вспомнили большевики. В 1920-е гг. известный геолог Урванцев обнаружил там огромные медно-никелевые месторождения, и идея промышленного освоения Таймыра начала приобретать реальные очертания.
«В апреле 1932 г. член Совета труда и обороны И.А.Акулов и нарком внутренних дел Генрих Ягода подготовили и внесли на заседание Политбюро проект постановления “О Норильских месторождениях платины и других редких металлов”. В июле Политбюро решило форсировать подготовительные работы. Геологам ассигновали 3560 тыс. рублей и потребовали определить промышленные запасы платины, меди, никеля и мышьяка до конца года. Путейцам приказали соединить железной дорогой месторождение с берегом Енисея за короткое северное лето 1933 г. Общий контроль над работами и снабжение рабочей силой поручили гулаговским чекистам.
Несмотря на грозное постановление в кризисные годы подготовительные работы на Таймыре разворачивались медленно. В конце 1934 г. геолог Александр Воронцов направил в правительство докладную записку, в которой настаивал на форсировании темпов промышленного освоения месторождения. Его предложения поддержали глава ГУСМП Отто Шмидт и нарком тяжелой промышленности Серго Орджоникидзе. В марте 1935 г. Воронцов выступил с докладом на заседании Политбюро, на котором было принято принципиальное решение о строительстве Норильского никелевого комбината. Воронцова назначили главным инженером строительства, а начальником поставили чекиста Владимира Матвеева. Кроме того, Сталин распорядился передать Норильскстрой в ведение НКВД.
12 июня 1935 г. от Красноярской пристани отчалил пароход “Спартак” с большой группой строителей комбината. Тем временем 23 июня вышло постановление ЦК ВКП(б) и СНК СССР о строительстве Норильского комбината, а спустя 2 дня нарком НКВД распорядился организовать на месте работ исправительно-трудовой лагерь (ИТЛ). 2 июля в Дудинке первый начальник Норильлага и Норильскстроя Владимир Матвеев подписал приказ о начале строительных работ. Затем, в марте 1936 г. на Политбюро утвердили постановление СНК СССР “О строительстве Норильского никелевого комбината”» (А.С.Ильин. Норильская Голгофа. Промышленное освоение Таймыра. http://www.memorial.krsk.ru/Articles/Golgofa/02.htm).
Никель – металл, необходимый в металлургии. Но можно ли сказать, что Норильский комбинат был необходим для обеспечения советской металлургии никелем? Это было бы правомерным в том случае, если бы месторождений этого металла в СССР больше нигде не было. Дело в том, что императорская канцелярия, назвавшая сумасшедшими энтузиастов, планировавших осваивать Таймыр, была совершенно права: жить в тундрах и арктической пустыне могут только аборигенные народы, а выходцы из более теплых краев там не живут, а мучаются и выживают. На Крайнем Севере целесообразна и морально оправдана только добыча жизненно необходимых стране материалов, и только вахтовым методом. Например, в Гренландии, богатства которой огромны, никто ничего не добывает из-за морозов, хотя они там менее жестоки, чем таймырские. Ничего не добывают и на громадных пространствах Канадского Арктического архипелага, хотя его разведанные богатства тоже огромны.
Никель в СССР к началу пятилеток был найден не только на Таймыре. Еще в XIX веке началась добыча никеля на Урале. В начале 1930-х гг. в СССР были заложены не только Норильский, но и Мончегорский (на Кольском полуострове), а также Уфалейский, Южно-Уральский и Режский никелевые заводы на Урале. Однако Норильский комбинат – гигант, флагман никелевой отрасли, остальные – небольшие предприятия. Конечно, никелевые руды Таймыра очень богаты, запасы их огромны, а уральские месторождения и беднее, и меньше по запасам. Однако расположены они в хорошо освоенном районе, располагающем и инфраструктурой, и квалифицированной рабочей силой. Норильск же построили в безлюдной тундре, за тысячу с лишним километров от железных дорог и вообще до ближайших городов. А девятимесячная лютая зима делает сверхзатратной как любую работу на Таймыре, так и проживание там людей, даже заключенных.
Итак, решение о строительстве Норильского комбината было принято в 1935 г. А ведь за год до того, в 1934-м, геолог К.А.Шалаев доложил об обнаружении гигантской никелевой провинции в Бурятии – отчеты об этом поступили и в Академию наук, и в правительство. От Северобайкальской никелевой провинции до Транссиба не полторы тысячи километров, а втрое меньше. И климат там несравненно мягче, и условия работы, и перспективы снабжения гораздо лучше. В Казахстане же никелевые руды были известны еще с XIX века; при первых пятилетках они добывались лишь в небольшом количестве и перевозились для переработки на Южно-Уральский завод. Каков смысл затрат чудовищных средств на разработку богатств Таймыра при том, что гораздо легче, дешевле и быстрее наладить разработку никеля в более южных районах – понять невозможно.
С 1942 г. никель Норильска начал поступать на военные заводы Урала. Но представьте себе путь, который он проделывал: он Норильска – железной дорогой до порта Дудинка на Енисее; оттуда пароходами, да еще в короткую летнюю навигацию, до Архангельска, потом – железной дорогой на уральские заводы. А если бы хватало уральского никеля, будь уральские заводы помощнее? Или если бы флагман никелевой металлургии был, скажем, в Казахстане или в Забайкалье, то его можно было поставлять круглогодично, и гораздо быстрее – не перегружая в порту Дудинки на корабли, потом снова с кораблей на железную дорогу в Архангельске? Не говоря о том, что люди бы не гибли и не страдали так ужасно, работая при жутких морозах в полярной ночи.
Протянуть к Норильску железную дорогу спохватились только в 1947 г., когда комбинат уже вовсю работал. Да и дорогу строить начали не к Норильску, а к планировавшемуся военно-морскому порту в Гыданской губе; ветка на Игарку, которая должна была обслуживать Норильский промрайон, планировалась как второстепенная. И потянули ее через тундры и лесотундры от Салехарда – без всякого плана, без проектирования – обычная штурмовщина. Но не дотянули: моряки выяснили, что Гыданская губа слишком мелководна, чтобы строить нам порт. А потом Сталин умер, и проект закрыли окончательно. Теперь брошенные пути и безлюдные полустанки в тундре именуются «Мертвой дорогой»…
Первоначально норильский проект ограничивался добычей руды и выплавкой файнштейна – промежуточного продукта, который должен был доставляться из Норильска на «материк» для переработки. И не было изначально решения строить полноценного город в арктической пустыне – думали ограничиться существованием Норильлага. Строительство города и полноценный цикл производства «пробил» директор комбината в 1938-41 гг. Авраамий Павлович Завенягин. Он лично убедил Сталина изменить первоначальный план. Сталин сказал что-то вроде: вы металлург, вам виднее – и согласился.
В результате Советский Союз получил огромный завод, обеспечивавший никелем промышленность, а впоследствии приносивший еще и хорошую экспортную выручку. Однако будь он построен в более благоприятных для жизни и работы местах, себестоимость продукции и удобство ее доставки потребителям были бы несравненно благоприятнее.
Что же заставило Завенягина, чьим именем до сих пор называется Норильский комбинат, принять такое, прямо скажем, необъяснимое решение? Об этом говорит дальнейшая карьера Авраамия Павловича. В 1941 г., он, герой строительства Норильска, стал заместителем самого Берии, а в 1945 г., уже в чине генерал-лейтенанта МВД, стал куратором атомного проекта. Т.е. Норильск стал для него стартовой площадкой.
Андрей Сахаров, работавший с Завенягиным в атомном проекте, говорил о нем: «Завенягин был жесткий, решительный, чрезвычайно инициативный начальник; он очень прислушивался к мнению учёных, понимая их роль в предприятии, старался сам в чём-то разбираться, даже предлагал иногда технические решения, обычно вполне разумные. Несомненно, он был человек большого ума - и вполне сталинских убеждений. Я иногда задавался мыслью: что движет подобными людьми - честолюбие? страх? жажда деятельности, власти? убеждённость? Ответа у меня нет…»
Судя по всему, Завенягин решил ослепить Сталина и Берию блеском невероятного проекта: строительством города в арктической пустыне, которого нет и не может быть нигде в мире. Самый северный в мире город. Самый северный в мире завод. Самые северные в мире электростанции, дороги, мосты, школы, театры и т.д. И пожать от этого соответствующие лавры. На гибель и мучения людей, как и на то, что невероятный проект чудовищно затратен и гораздо менее эффективен со всех точек зрения, что завод аналогичного профиля в более теплых краях, ему было наплевать. И Сталин с Берией, мыслившие примерно так же, утвердили проект. Хотя, будь завод построен в другом месте, никель наши военные заводы получили бы намного раньше (строительство в чудовищных условиях Таймыра шло очень медленно), и без перерывов на 9-месячную арктическую зиму.
Поскольку уже некому разъяснить выбор берега реки Норилки для строительства огромного завода, он остается загадкой. Впрочем, подобными загадками изобилует вся советская история.
Норильский комбинат и сегодня дает стране никель. Ведь не сносить же огромное, рентабельное предприятие! Но точно так же, как при Завенягине, люди пробираются на работу в кромешной тьме на 50-градусном морозе. Так же дома строятся на сваях, вбитых в вечную мерзлоту. И так же большинство из них мечтает о том, как бы уехать оттуда навсегда.
