Куда меня дурака понесло. Говорила мать: «оставайся дома, кто же в путь отправляется над холодной водой, да перед самой темной ночью», – но нет же, попёрся, погнался за прибылью.
Да и не далеко ехать-то было, в соседнее село. Шерсть продать, да украшение для Райсы купить – свататься к ней хотел.
Хорошо дорога шла, даже лошадки будто с радостью бежали. Телега не тяжёлая, снег накатанный – благодать. К вечеру доехать должен был. Переночевать, поторговать и обратно отправляться. Да только налетела метель такая, что не разглядеть ни зги. Гриву собственных лошадей не видел. Ветер выгнал всё тепло из-под одёжки, за шиворот снега накидал. Остановиться страшно – заметёт с головой. Ехать ещё страшней, куда дорога приведёт неясно. Кони ржали громко, истерично, но шли. Время тянулось бесконечно, но вскоре ночь рухнула на нас всем весом древнего ужаса. Когда-то эта метель должна кончится? О Боги, когда-то же должна?!
И вдруг, лошади резко встали, умолкли и даже ушами не пряли. Метель закончилась, а на дороге перед нами стоял седобородый старик, держащий на плече, с легкостью неожиданной для его возраста, огромный мешок.
— Потерялся, дед? Подвести чтоль?
— Кто из нас потерялся, то ещё вопрос. Ну подвези, коль не шутишь.
Дед ловко запрыгнул в телегу, глянул на меня остро ледяным взглядом, да отвернулся спиной. Ясно, дорогу разговором не скрасит.
— А куда править-то знаешь, дед? Близко до Малых Кукушек? Вроде уже там быть должен, но эта метель.
— Прямо правь, не ошибешься, – пробурчал дед себе под нос.
Да и правда, вскорости показались домишки. Маленькие, уютные. Окошки все светятся, будто праздник какой или ждут кого.
— Не тебя потеряли, дед?
— Может и меня. Поезжай к правому дому, там переночуешь.
Дверь мне открыла дева, вся в белое одетая, даже лицо тканью закрыто. Будто вздрогнула увидав меня, но молча внутрь пустила, не спросила ничего и не поздоровалась даже. Неприветливые они тут и странные. Ну да ничего, поутру у старосты выспрошу где я, да как до нужного пункта добраться.
Тут другая девица подошла, красоты невиданной. Мыслимо ли к красоте такой, мужика неизвестного пускать? Совсем дурные. Хорошо я человек не лихой, зла не умыслю, но есть же и другие.
— Пошли, дружочек, покажу тебе где спать ляжешь. С этой девицей не заговаривай, нельзя ей – к обряду готовится. Большая честь ей выпала.
— Обряду? Значит праздник у вас сегодня?
— Можно и так сказать. Ты вопросы-то не задавай. Спать ложись, да не лезь куда ни надо, глядишь сбережешь головушку.
Странное у них тут что-то. Куда это меня занесло лихо. Или надумываю? Устал совсем, вот понять их и не могу. Утро вечера мудренее.
Лег, глаза закрыл, разнежился под теплым одеялом. Да только почти сразу стук в окошко раздался. А ставеньки-то у меня закрыты, не увидать кто стучится и из-под одеяла вылезать не охота. Но тут от окна послышалось:
— Ингвар, Ингвар, спаси меня, помоги мне. Холодно мне Ингвар, замерзну.
И голос точно моей Райсы. Да только что ей тут делать? Нечисть меня морочит, истинно так. Достал нож, воткнул его в косяк дверной, а над ставней оберег свой повесил из серебра. Теперь не доберется до меня нечистая, пусть бушует.
Да только имя-то моё откуда выяснили, не назывался, вроде.
— Спаси меня, Ингвар, помоги!
Теперь крики раздавались дальше, будто удаляясь постепенно.
— Ингвар, Инвар! Я люблю тебя, приди ко мне, спаси меня.
Нет уж, не поддамся. Хоть и голос родной такой. Всю душу крики тянут. Продержаться бы до утра.
— Молю, спаси, любимый!
Я сам уже кричал, бездумно, бессвязно, чтоб заглушить эти стоны. Только бы не слышать, только бы не заморочили духи злые. С первым лучом солнца не будет у них силы. Только бы она замолчала.
— Молю, молю, молю...
Она уже не кричала. Хныкала, да стонала, а незадолго перед рассветом затихла совсем.
Как только луч солнца пробился в щель между ставен я оберег обратно надел, нож выдернул, но убирать далеко не стал. Авось пригодится.
Набрался храбрости, да пошел посмотреть, чьи следы под моим окном. Небось копыта раздвоенные. И тут увидал их.
К столбу, полностью обнаженная, была привязана моя Райса. Точно она, даже родинка на ключице, которую я целовал украдкой. Вся стылая, мерзлая, она смотрела на окно, за которым я спал в эту ночь, мертвыми глазами. Даже после смерти в них была надежда. Придёт, спасёт.
Не пришёл.
Рядом с ней стоял дед, которого я подвез.
— Что происходит тут, дед? – спросил охрипшим голосом, еле выдавливая из себя звуки.
— Как что? Откупились от меня, чтобы дома не морозил, никого не сгубил, во тьму зимнюю не увлек. Скот чтоб не помер от холодов. Сам знаешь, чего я тебе рассказываю.
— Откупились? Кто ты такой?
— Великий Старец Севера, так вы меня кличете. Ты иди в дом, позавтракай, да поезжай в Кукушки свои. Холода тебя больше в этот год не тронут. Ты у меня жертву законную не забрал, молодцом держался.
— Она звала меня. Всю ночь звала, – прошептал я срывающимся голосом.
— Дурная девка. Сама ведь сюда приехала. Путешествовать захотелось. Голубь мой, говорит, ездит туда-сюда, людей других видит, чем я хуже. Сбежала из дому сама. Сама соломинку тянуть наравне с другими девицами согласилась. Сама короткую вытянула. Сама верила, что значит судьба такая, смертью своей от других смерть отвести. И что потом?
— Что?
— Тебя увидала и передумала. Хотела тайком сбежать. В окошко тебя вызывала. Ну да её быстро увидели и сделали, что надо. Иди, говорю. Ты ей не поможешь уже. А мне ещё голову её в мешок забрать надо. Или хочешь меня и до Малых Кукушек подвезешь? – рассмеялся он.
Я в ужасе развернулся и убежал, но его скрипучий смех теперь слышится мне во снах каждую ночь.
Холода меня не трогают с тех пор никогда, но и сердца у меня не осталось.
