В первый день лета со мной случился роман
Звали его Дюша. Мы познакомились вне времени и пространства, мчась с юга на север, связанные лишь купе номер три, если считать по ходу поезда слева направо.
Дюша неведомым образом вобрал в себя, воплотил и умножил на тыщу все паттерны мужского поведения, какие я встречала с рождения и до того самого момента, где я сижу в купе номер три, мчась с юга на север.
Повод для знакомства
Была разыграна безупречная партия, равная ферзевому гамбиту Ароняна-Каруана в Сент-Луисе. Партия — «Покорение незаинтересованной женщины». Дюша-Наташа. Купе номер три. Дюша ходит белыми.
Итак, в первую очередь Дюша продемонстрировал мне все лучшее, что у него было. А был у него бумажный скат с нарисованными синим фломастером глазами-точками, бумажный журавль, бумажный осьминог, еще один бумажный скат с синими фломастерными глазами и еще три бумажных журавля.
Таким образом, Дюша дал мне понять, что он не хухры-мухры, а владелец океанариума и орнитологического заповедника.
Я тоже держалась, как подобает мудрой женщине: демонстрировала свою крайнюю недалекость и для пущей верности назвала журавля птеродактилем. Слово «орнитологический» я вслух не произносила вовсе.
Дюша оценил по достоинству, что я не пытаюсь умничать, и решительно отдал мне одного из журавлей. К слову, самого большого.
Но оказалось, что это не совсем подарок
Я бы даже сказала, это что-то обратное подарку. У многих мужчин (чаще у мужчин, но случаются и женщины, наверное) есть такая фишка: подарок, обратный самому смыслу слова «дарить».
Это когда тебе делают что-то условно хорошее и ненужное с расчетом на то, что ты должен это отработать. В данной истории журавль являлся знаком отличия. Моего отличия для Дюши. Как и положено, мне тут же был озвучен статус уникальности нашего союза, чтобы я не могла отнестись к этому как-то спустя рукава, куда-то там отвлекаться, переключаться и расслабляться. Все как по нотам, подумала я: «У всех ерунда, и только у нас духовная близость».
Духовную близость надо отрабатывать
Поэтому мы с журавлем пели песни для Дюши, летали интересными траекториями и показывали пантомиму, как мы не можем вырваться на волю из-за окна. В свою очередь, чтобы Дюша понимал, что со мной тоже не будет просто, хоть и будет интересно-весело, я посредством журавля клевала его обеденную булочку и отнимала у него колбасу.
Дюша был в совершенном восторге
Он и не предполагал получить столько эмоций от одной, казалось бы, невзрачной девушки и потрепанного бумажного журавля.
Но пришло время поработать
Я достала ноутбук и спокойно сказала: «Эндрю, милый, сейчас время поработать, мы повеселимся чуть позже». Дюша понял, что настаивать будет лишь унижением для него самого и стал покорно ждать.
Спустя полчаса стало очевидно, что ждать занятую работой женщину можно бесконечно, и надо идти напролом. Дюша сказал, что нашел кое-что крайне интересное, и мне просто необходимо это увидеть.
С мобильным фонариком мы отправились в экспедицию под нижнюю полку, где было загадочное и всегда беспроигрышное... НИЧЕГО. Но мы оба прекрасно понимали, что это совершенно неважно, конечно. А важно лишь то, что внимание переключено обратно, субъект интереса вновь с ним, а не таращится в свой ноутбук, будь он проклят. Тут уж все методы хороши.
Несмотря на успех кампании, Дюша чувствовал, что ситуация все же шаткая, нестабильная, действовать надо быстро, и поэтому последовательно использовал все самые действенные тактики завоевания женщин:
Сначала он начал вести себя странно, потом — совсем как сумасшедший, и под конец стал меня игнорировать. О, великая троица Бога манипуляторов и социопатов!
Я не впечатлилась и продолжила работать
Тогда Дюша приказал маме уйти. Пришло время психологического террора. Мы остались втроем. (На верхней полке лежал скучный взрослый мужчина, читающий спортивный журнал. Он не был похож на действующее лицо даже своей собственной жизни, не то что нашей великолепной сверкающей драмы). Поэтому, в целом, мы остались тет-а тет. Я и Он. Дюша сидел напротив меня и выжидательно смотрел. Я вздохнула. И на выдохе устало спросила: «Дюша, ты хочешь меня покорить?»
Дюша попробовал уйти от серьезного разговора кувырком через голову, но кувырок не удался. Тогда он смирился с неотвратимостью признания и кивнул. На тот момент мама героя-любовника стояла изгнанная из купе и грустно со мной переглядывалась, потому что мерзла в коридоре. Влюбленные мужчины очень невнимательны к страданиям ближних. Мне надо было спасать нас всех наименьшими потерями. Мама мерзла, Дюша истерил.
Пойдем смотреть на закат
«Там очень красивый закат! Так почему мы сидим в купе? Пойдем смотреть закат!» Дюше понравилось это сочетание логичности и романтичности. Я даже думаю, что это именно то, что каждый мужчина неосознанно ищет в женщине. Какой-то тонко настроенный баланс приземленности и возвышенности: порхай и пой как маленькая птичка, но и руководить каким-нибудь холдингом умей.
Мы вышли к окну. Мама радостно вернулась в теплое купе. Я же присела на корточки, чтобы ему было комфортно держать со мной зрительный контакт. Хотя это очень условно — ведь, на самом деле, только женщины любят смотреть в глаза, а мужчины любят, когда женщина стоит сбоку и смотрит с ним в одном направлении.
Так что я спокойно смотрела за уплывающим от нас через верхушки деревьев солнце, лишь один раз сверившись боковым зрением, что Дюша такой ситуацией доволен. По его лицу рябью пробегали бронзовые отсветы заходящего солнца, и его улыбка выражала наиполнейшее удовлетворение.
Тогда между нами установилось что-то более основательное. И Дюша решился на немыслимое. Он дал мне одну из своих конфет. Да. Мама потеряла дар речи, потому что эти конфеты не давались «никогда и никому». Пока он увлеченно смотрел на меня, она воспользовалась его рассеянностью и быстро спросила, можно ли и ей съесть одну. Видимо, она давно грезила об этих конфетах, но терпела. Святая женщина. Я кивнула ему, подсказывая правильный ответ, и он разрешил маме взять одну. Но дальше со стремительностью торнадо события начали развиваться в режиме «сюр».
Когда мама уже съела, наконец, вожделенную конфету, Дюша вдруг переменился. Стал рыдать и требовать у нее каким-то образом вернуть съеденную конфету. Он бился головой о стену, пытался найти эту конфету у нее во рту, не находил, падал лицом в подушку и рыдал снова. Мама пыталась утешать его, показывать, что этих конфет еще целый пакет, напоминала ему даже, что он сам разрешил ей минуту назад!
Я сказала ей, что надо дать ему побыть одному, не пытаться понять или прояснить суть его горя — он не женщина! Он не хочет «поговорить об этом», он хочет рыдать и биться головой о стену. А мы пока можем передохнУть.
Через 10 минут Дюша уже был такой же сияющий, как и прежде. Мы засыпали все вместе. Засыпая, я обернулась к его маме и спросила: — Сколько ему? — Два с половиной. — Я думала, три.