«Смотришь на собеседника — он распадается на некрасиво движущиеся губы, поры кожи, ненужную жестикуляцию. Слова проваливаются будто в колодец. Ты можешь поддакивать и даже вставлять реплики в разговор, но тебя здесь нет…»
(с) GalinaSielence
Возвращаясь из кинотеатра после фильма Павла Павликовского «Холодная Война», почти в полночь, домой, по тёмным ноябрьским скользким улицам, полным дёргающегося фонарного света, наблюдая за облаками, которые раньше могли бы показаться или романтичными и странно обещающими какое-то, пусть и жёсткое, но реальное будущее, будоражащее кровь адреналином, но сегодня оказавшиеся декорациями в непостижимом страшном сне, проходя мимо католического костёла, где тайно зарыта мною вместе с Мишкой маленькая собачка, завёрнутая с дендистким тщеславным самолюбованием в майку Stussy, которая умерла от чумки, и которую не давали нам хоронить костеловские старухи, — я увидела после фильма «Холодная Война» всю тщету этого, всю тщету миллионов месс всего этого мира, бессмысленность мечтаний, «разводку» старинных, будто обещающих что-то, Соборов, и удушье от шарфа, — хоть рви его с себя, хоть нет, он не отстанет со своей безнадёгой, которой «и имени даже нет» (с), а только лейбл пафосного ТЦ.
Казалось бы, Ремарк «отменил» войну, он полностью вскрыл и её суть и её мерзкую рожу, а Нюрнбергский процесс убил и сверг в презрение фашизм, а мы чисты и свободны, но о чём же кричали мне все эти монументы с Лениным или Дворцы культуры, или сталинские нависшие с угрозой над холодными зимними улицами страшные постройки, и о чём же мне так хотелось никогда не знать?!
Но оказалось, смерть не преодолена, и ничего не закончилось, потому то ничего никогда не кончается, и пока в этом мире невозможна Любовь, пока она обречена в нём на блуждание между взглядом Богородицы в обрушившемся храме и отвратительными руинами всех пропитанных кровью «Ольги Гепнаровой» или «Одиночеств в Сети» и «Когда я буду мёртвым и белым» покрашенных тюремной темно-зеленой краской ватерклозетов, восторжествовавших над Красотой, потому что помнят её агонию, — даже холодный и ожигающий глоток виски на ураганном ветру и миллион примирений с миром и ушедшими святыми (а все погибшие святы) в Хэллоуин, — никогда не отменит эту трагедию приговорённой ничтожным миром к казни Любви, миром, который её не стоит, потому что этот мир, как и вся наша жизнь, рушится, он декорация, и он обнажает под собой Ничто — какими и были последние кадры фильма "Холодная Война".
Когда было так, чтобы кинематограф вдруг заговорил с нами на языке нашей собственной правды, на нашем языке, не придумывая кучу смущённых ужимок? Павел Павликовский использует очень редкий приём, показывая, будто мир кончается, а мы подошли к самой его границе, как в книге «13 этаж», и не знаем, что там дальше? Но так это или нет, — посетив кинотеатр впервые за многие годы, потому что прекрасно всё смотрела до того в Сети, — я поняла, что после этого фильма реальный мир полностью рухнул, а мы живём в его виртуальной симуляции.
«Everything is Broken up and Dances»...
«И они никогда не станут старше» ...
«Холодная Война» потрясает, потому что в ней нет ничего лишнего: нет ненужной рефлексии, как в «Молодом Годаре» или «Довлатове», — если вы хотите понять эту тройку лидеров жанра об опустошающих последствиях тоталитаризма и холодной войны, то смотрите именно её, а о них забудьте; нет в ней и самой опустошённости, как в "Синонимах", и в ней нет ничего монументального и впечатляющего, как в фильме «Восток-Запад», снятом почти на эту же тему, — нет, она пост-постмодернистски отодвинула их всех в Небытие.
В книге (не фильме) «Одиночество в Сети» была описана такая же история любви священника и монахини, и помню, как это навеки врезалось в память, о том, как их убили польские обыватели, католические ханжи, за их запретную церковью любовь, и это тоже было в 1950-х.
"… Этот поцелуй был как инициация. Они устраивали свидания почти по всей Польше. Чем дальше от Люблина и Кракова, тем лучше. За руки они держались, только когда оказывались одни. На людях они прикасались друг к другу лишь украдкой и на мгновение…
… Настоятельница монастыря кармелиток в Люблине узнала о романе сестры Анастасии из анонимки, посланной офицером Службы безопасности, который давно уже пас брата Анджея. Поездки в Рим, визиты экуменических групп из США, контакты с прицерковной молодежью…
… Однажды сестра Анастасия исчезла. В тот день кто-то вывел из монастырского гаража машину. Сестра Анастасия поехала на ней в Ченстохову. На обратном пути на прямом сухом отрезке шоссе она выехала на встречную полосу. Прямо под огромный датский рефрижератор. Следов торможения не было. Анастасия умерла на месте…" ("Одиночество в Сети»)
Когда вы гуляете в вашем городе, - присмотритесь к нему. К домам и стенам, к тайным дворикам и детским площадкам, и вы увидите и услышите записанные камнями этих мест трагедии.
Вот здесь умерли возлюбленные, не выдержав обывательского преследования, а здесь всем двором травили мальчика, и он покончил с собой. Здесь - прекрасная пожилая женщина, отдавшая жизнь ежедневному служению добру, заботясь о детях и внуках, - была окружена равнодушием и жестокостью близких.
Всё это записано не только Богом в Книге Жизни, нет, всё это может прочитать и обычный человек, просто открыв сознание и сердце.
И 3 момента, когда комок по-настоящему подкатывает к горлу: это волынщик в самом начале и народная песня «Два сердушка, чтери очи», которую исполняет Зула в парижском кафе.
И на фоне этой святой простоты, которую украла, как дьявол ангельский дар, партийная пропаганда и превратила во что-то чудовищное и помпезное, — сама любовь главных героев кажется ожившей фотографией из самого дорогого семейного альбома черно-белых лет, которого уже нет, и даже могила, куда ушли эти лица, истёрлась, но даже такого покоя в духе бытового вульгарного ёрничанья «первого канала» мы не заслужили, и потому фильм низвергает нас в ад как в бездонную пропасть своей финальной сценой.
Чёрно-белый фон, музыка, тени, застывшие фотографии не кажутся ни нуарной романтикой Ремарка, ни черным визионерством, - этот фильм-тарантелла, - с самого начала, с волынщика, - и до конца, когда тарантелла превратится в вашу личную сарабанду ноябрьского безвкусного ветра, в предательское и жалкое сожаление здания католической церкви о том, что оно не спасает, в предательство цветов, которые потеряли аромат и стали страшнее искусственных, и бессмысленных декораций у вас дома, - показывает нам, что холодная война всё ещё холоднее льда, и она не окончена, она продолжается в душе каждого из нас.
Этот фильм смотрят люди, родившееся во время окончания политической Холодной Войны, родившиеся под Пинк Флойд на руинах всех берлинских «стен» мира, и они будут смотреть его в тех же кинотеатрах, где их родители проходили своё нравственное становление, или убивая раба внутри себя, или освобождая свои торгашеские инстинкты, уничтожая жаждой наживы всё то, что оставалось от СССР лучшего. И дети и тех, и других сегодня вынуждены заново проходить своё экзистенциальное рождение, и им не на что опираться.
Учителей нет, но есть вечный ноябрь, вечная зима, вечное одиночество в сети на обледенелых улицах городов, где с лихвой все мы вкусили свою сиротскую долю.
… Мне попался и ещё один фильм, — он о том, как ирландские обыватели убивают во время Второй мировой английского лётчика на глазах его невесты, а её кладут за любовь в психиатрическую больницу.
Смотрите "Холодную Войну", помните о павших за истинный смысл жизни, ведь он только в Любви, и берегите вашу Жизнь как драгоценность.
