- Где тебя носит? – Алексей Ильич недовольно вздохнул и сделал пару шагов навстречу.
- Деда, - Мишка виновато заблеял, часто замотав ресницами, - А я Мадонну видел, - повисла глупая пауза.
- Где, в совхозе? На кузне? – дед скорчил рожицу, копируя Мишкино глупое восхищение.
- Нет, в Радонежском!
- О! А Аллу Пугачеву там не встречал? – Ильич продолжал подбивать Мишку к раскаянию и признанию собственной вины в опоздании.
- Не, деда, ты, наверное, не про ту Мадонну.
- Про какую “не про ту”? Я думал ту, которая у Вальки на кассете воет, как соседская сука в течку, - дед, наконец, стал сдавать позиции и запас юмора подходил к концу.
- Не-е, - снова заблеял парень, - Я про ту, что с младенцем, как на иконах пишут.
- Мишка, - дед обошел мотоцикл кругом, разглядывая крылья и выпирающие части – Ты часом в дерево головой не въехал? Там как раз на повороте на Радонежское было одно поваленное поперек дороги.
- Вот как раз до него я доехал, и у меня бензин кончился...
- Вот ты лопух! – дед улыбнулся, занес огромную ладонь над парнем и несильно потрепал за шею, - И чего ж вы сразу юлить начинаете, что мешает сразу правду сказать? Мол, Ильич, дурилка я картонная, забыл заправить мотоциклу свою и из-за этого долго вез тебе поковки.
- А я и не скрывал этого. Ты спросил, где носило – я и ответил.
- Ага, а че Мадонну приплетаешь? – дед отстегнул скобу на багажнике мотоцикла и взвалил на руки сверток, звонко похрустывающий железными звуками. – Че сразу причину опоздания на сторону спихивать?
- Да я и не спихивал. Я тебе просто сказал, что видел Мадонну с младенцем, ну ту, что мать божья. Вот ты не веришь, все в смех поднимаешь, а я ее как тебя видел, - Мишка сделал обиженную гримасу и стащил с багажника второй сверток, неловко подкидывая, стараясь обнять его покрепче, - Она мне даже яблоко дала, вон, под сеткой лежит, красное.
Ильич встал, поморщился и подошел к парню. Могучая пятерня выдрала у Мишки из объятий сверток с поковками, словно манипулятор, огромной портовой стрелой перенесла его на полку под навесом, и та же клешня, прижала парня к вымокшему халату деда и поволокла к скамейке.
- Вот говоришь тебе засранцу, не мотайся по ночам, а ты все свое, - дед ощупал парня, подергал за руки, потрогал лоб и заглянул в глаза, - Не падал с мотоцикла? C пацанами не пили какой дряни с вечера?
- Алексей Ильич, - Мишка испуганно схватил его за ручищи, отводя их от себя, - Да чего ты? Не падал я, а за руль я сам не люблю подшофе садиться. Ты же слова вставить не даешь, то тебе Пугачеву из совхоза привези, то дерево на меня падает, рассказать то не даешь.
В начале августа ночи уже не такие жаркие и короткие, светать стало только в начале шестого и то как-то необычно, словно через мутный фильтр, кто-то из небольшой компании сидевшей напротив в очередной раз утверждал, что скоро начнется дождь и пора расходиться.
- Миха, с собой кого возьмешь? – Юрка выпрямился, застегивая старую вытертую куртку, которая топорщилась как ржавые доспехи.
- Мне на кузню надо, думаешь, я бы сидел тут до рассвета и слушал эту лебезню сопливую?
- Ну да! – влез Игорь, - Кроме него ведь никто играть не умеет! Он то звезда! Звездища!
- Да захлопни пасть! - Юрка недовольно намахнулся на Игоря, - Пешком ща домой пойдешь.
- Я бы взял с собой кого-то, но мне обратно поковки везти. И потом через Радонежскую рвану.
- За каким тебя туда попрет? – Юрка засунул руки в карманы и зевнул, закрыв глаза.
- Ментов совхозских боится, – снова влез Игорь.
- Ну, считай так, - Мишка соглашаясь закивал головой и зевнул Юрке в ответ, - Уборочная, там народу тьма кишит по утру, по оврагам оно спокойнее.
- Ну, тогда разъехались, давай часам к одиннадцати на речку подходи.
Мишка кивнул головой, заправляя пряжку шлема, подтянул штанину и завел мотоцикл. В расплывчатом утреннем свете поползли контуры домов, деревьев, первые коровы, выходящие от дворов к стаду, лениво и монотонно перемещавшиеся по выгоревшему лугу. Казалось, что они даже не идут, а плывут, перемещаются, скользят по остаткам ночного тумана, не совершая никаких движений.
Поселок закончился крутым меловым обрывом, с которого асфальт черной полосой повернул влево, рассекая желто-серое поле со стерней, а мотоцикл нырнул вправо по грунтовке, поднимая пыльный каскад между зарослей чертополоха, к концу лета больше напоминающего могучие кактусы из мексиканских пустынь.
Кузнеца была почти на самом краю села, которое так или иначе все считали частью совхозского поселка, но Ильич всегда считал его отдельным, самостоятельным, даже называл каким-то словом, которое Мишка все никак не мог запомнить, и с его слов, как раз то, совхоз и пошел от этого поселка.
Старая конструкция из почерневших от времени и копоти бревен, чуть перекошенная, с одной стороны подпертая огромными известковыми валунами, с другой угольной горой, была похожа на сказочный домик, в котором живет какое-то не доброе, но однозначно полезное, с ценным навыком, существо.
Мотоцикл с заглушенным мотором, причавкивая цепью, подкатился к калитке, тихонечко встал, едва слышно шипя росой, попавшей на горячие трубы.
За калиткой была ровная дорожка из сгоревшего шлака с ржавыми пятнами, ведущая ко входу. Мишка прошел, еще за пять – семь шагов различив на деревянной двери черный замок, повернул за белые камни, удивляясь тому, как их притащили и зачем , и вышел за постройку.
Кузница висела на второй ступени обрыва, спускающегося каскадом уступов к реке. Она сверху, в утренней дымке и легком тумане, казалась широкой и полноводной, но лишь в обрывках тумана, левее, мелькала серая грунтовка и подъездные плиты плотины, иллюзия сразу же исчезала, извлекая из реальности воспоминания о том, что река там больше напоминает ручей, шириной не более метров пяти, едва закрывающий меловые глыбы на дне, а у плит плотины и того, не доставая даже до их края.
- Ты Мишка!? – треснуло сзади, так что парень подскочил и чуть не выронил шлем.
- Я!
- От Ильича!?
- Да, - парень закивал, возвращаясь из мира своих фантазий.
- Пошли тогда, заказ тебе отдам, - смуглый мужичишка развернулся не дожидаясь реакции парня и пошел по дорожке к кузне.
Он действительно походил на сказочного персонажа, не высокий, худощавый, но было заметно, даже на примере обнаженных по локоть рук и шее, что каждая его жилка наполнена той же сталью, которую он живо бросал наземь перед входом в помещение.
- Че застыл? Помогай, как ты их потащишь? – мужик, не отрываясь, продолжал швырять поковки.
- Я на транспорте, сейчас скручу и на багажник, - Мишка сказал не громко, считая, что в грохоте его ответа, кроме него самого, никто не услышит.
- Все свезешь сразу на этом? – мужичек остановился и кивнул в сторону мотоцикла.
- Аккуратно сложу и за раз легко увезу. Уже возил.
Мишка дотягивал узкую ссученную веревку с карабином на конце и черную капроновую сетку, поджимая последний сверток, обмотанный мазутным куском ветоши.
- А это на что? – мужик вытер руки о штанину и протянул парню ладонь.
- Чтоб не гремели и не растряслись по дороге.
- А ты чего, на плотину что ль?
- Через овраг поеду, документов же на мотоцикл нет. Потом на Радонежское выскочу и по садам.
- Смотри, дождь собирается, там если дорогу развезет понизу, то не проскочишь, лучше сразу ворочайся на мост в Кривую, там по насыпи проще.
- Спасибо, - Мишка приладил шлем сзади на груз, пожал руку кузнеца, что была наощупь как камни – голыши, что лежали у деда в бане, такие-же теплые и твердые, немного шершавые, но от этих исходило какое-то доброе тепло.
Еще с детства Радонежское было в сознании Мишки каким-то мистическим и загадочным местом, но оно не пугало, а наоборот манило его, хотя все рассказы домашних, Ильича и других стариков с поселка были нацелены на обратное – отбить желание ехать туда, проходить мимо, даже говорить о тех местах.
По словам Алексея Ильича, поселок тот был старый, очень старый. Нынешние деревни и села образовались уже в эпоху современной истории, какой на месте барского имения, какой в результате коллективизации или строительства совхоза и ферм, некоторые строил колхоз и раздавал жилье работникам, привлекая их в село. Радонежское на этом фоне было всегда. То что удалось застать Мишке на своем веку, это огромный заросший фруктовый сад по краям и склонам огромных оврагов, с десяток старых хат мазанок покрытых соломой, да здание деревянного фельдшерского пункта и скобяного магазина, расположенного в том же здании, но с другой стороны.
В прошлом году Мишка подвозил Тоньку в тот пункт, какие-то бумаги нужно было забрать. В поселке жил с десяток стариков, со слов фельдшера, у них не было ни родных ни близких, и жили они как-то обособленно. Продукты им почтальен или фельдшер привозит под заказ, но в основном живут они автономно, даже хлеб сами пекут. Мелкое хозяйство, огороды, живут в складчину у кого что есть, тем и делятся. Как раз в тот год Антонине удалось уговорить двух бабулек в районный дом-интернат на зиму переехать, под предлогом лечения, а на самом деле, реально понимала, что сил у них уже не хватит перезимовать в мазанке с печным отоплением, без угля и с колодцем одним на весь поселок. Там даже электричество и то, появилось уже на Мишкином веку, когда у самой окраины деревни колхоз поставил летний падворок для скота и планировал там разместить очередную скотоводческую бригаду. А так электричества там и не было, как говорил Ильич, там и по бумагам сельсовета и людей-то нет.
Участковый всегда переходил на мат и шипение, когда речь заходила о Радонежском. Там то беглый сиделец вдруг находился, то цыганча набегами промышляла, то в заброшенном доме труп с района объявлялся или краденое добро. Одним словом, если что-то было не так, то путь держать надо было в Радонежское.
Может от того и был в сознании некий негатив, горесть и уныние, очень часто в детстве Мишка слышал то от домашних, то от Ильича, о том, что спустя неделю или две, а то и целый месяц, находили замертво на Радонежском старичков в своих домах, в постели или на русской печи, особенно не выходил из головы случай, рассказанный бабушкой, о старушке, которую потом и хоронили с клубком шерсти в руке, который не стали доставать, спустя почти месяц после смерти.
Кроме жути и мистических фантазий Радонежское больше не ассоциировалось ни с чем, разве только что с садами. Из рассказов Ильича, жил там мужичек какой-то, чем-то он мещан местных не возлюбил, или они его, но претендовал он на земельный надел, кто что говорил, кто за карточные долги, кто про спор какой-то речь вел. Не хотели ему земель давать, а он к царю чтоль выбился, с поклона с бумагой приехал, обязали ему земли нарезать и штрафу деньгами выдать, ну соответственно, дали земли самой плохой и в самой глуши. Бугры да овраги, ни реки, ни ручья, колодцев в том месте не рыли, дороги нет.
Но съехал туда мужик и народ с собой увел некоторый. Отстроились, а на землях тех, на ссуды губернаторские сады разбили, нашли место под колодец.
Но по размерам поселения на ту пору стоило судить по одному показателю – на одном из пологих склонов оврага была каменная церковь, что говорило о численности людей не менее тысячи и получение статуса села, а не деревни. Ильич говорил, что церковь там стояла давно, ему еще его дед про ее руины говорил, а народ тот восстановил ее, да по канонам получили одобрение службы проводить.
Много историй разных ходило про тот поселок, но какие-то они были все незаконченные, или не связные между собой, от чего иногда хотелось собраться, позвать ребят и просто доехать и пройтись пешком по витиеватым оврагам, тропинкам сада, обойти все, осмотреть, но иногда, даже пацаны были не против и загорались такой идеей, но словно кто-то доносил деду или бабуле и поход обрывался еще в его начале. Заводились нудные и долгие разговоры, рассказы про мистику и смерть и завершались байками про вирусы и заразы, которой там полно.
Мотоцикл, потрескивая под нагрузкой багажа, всполз на очередной отвес оврага, с легкостью взревел и затих. Мишка не стал останавливаться и покатился по кромке оврага, тропинкой, которая как раз спускалась почти в самый центр поселка, где стоял колодец и фельдшерский пункт с брошенной почтой и хозяйственным магазином.
Вдоль тропинки, в глубине, за стеной сада, мелькали редкие домики, точнее то, что от них осталось, заборы, остовы печей, поваленные стенки. Было довольно странным видеть четкие вытоптанные тропинки к разрушенным и брошенным домам, словно кто-то постоянно ходил там, но осмотревшись кругом, Мишка не увидел ни души. Даже было странным, что не лаяли собаки, их там казалось и вовсе нет, он сам за немногочисленные визиты видел всего одну или две, и то на выезде у посадки, где пасли колхозное стадо.
Мишка поставил мотоцикл на подножку, обошел его пару раз, пошерудил под баком и ругнулся вслух.
Глупым было оказаться именно тут в утренний час, когда ни машину проходящую тебе поймать, а почтальон может и не заедет сюда сегодня, а в баке бензина нет, только блестящий остов дна, с твоей глупой кривой рожей, отражающейся там в блестящем металле.
Парень обошел мотоцикл еще раз, сел на траву в паре метров и уставился в густую зелень перед собой. В голове была сплошная каша, то ли от бессонной ночи и от того, что тянуло в сон, а нужно было решать беду с горючим, и дед ждал уже по утру с поковкой. В голову не шло ни чего.
Потом сам собой появился ответ, что бензин вернее всего можно раздобыть в совхозе, пройти через сад и поле каких-то три-четыре километра не проблема, там и посудину найдут и бензином поделятся, а вот мотоцикл тут на поселке не оставишь, и сам мотоцикл может и не тронут, а железо утащат. Цыганча залетная давно уже выбрала весь металлолом в округе, особенно тут, где им никто слова против не говорит.
Гоняя в голове стадо неоконченных мыслей, Мишка стал замечать, что сильно тянет в сон и в этой полудреме, как-то по особенному воспринималось окружающее его место. Появилось ощущение, что кто-то смотрит за ним, наблюдает и внутренне Мишка уже был готов обернуться в сторону дорожки или колодца и увидеть там человека, но пауза затягивалась, немного свистело в ушах, листья замерли, все затихло.
Слева, на пригорке появилась мелкая фигурка, которая приближалась и становилась крупнее, через пару минут она уже была в трех десятках метров, и в ней можно было различить весьма шуструю старушку, с добрым круглым лицом, обвязанном платком под шею.
- А я думала в скобяной чего привезли, - она остановилась перед закрытыми дверями магазина.
- Доброго утра, - Мишка встал, - Не привезли, это я тут шумел, - парень сделал паузу, не зная, как правильно преподнести свою ситуацию, - Заблудился немного, а как дорогу нашел, не заметил, что горючее кончилось.
- И мне бы керосинчику, - улыбнулась старушка.
- Не, - Мишка расплылся в улыбке, - Мой конь на керосине не летает, мне бы бензинчику.
- Бензина у нас тут не найдешь. Если только к перелеску на пасеку дойдешь, там вроде еще стоят пасечники, у них и мотоциклы есть и машины, - женщина сделала паузу и с каким-то особым тоном продолжила, - И керосин точно есть.
А далеко до них?
- Да если по садам, а потом вдоль посадки, то за час управишься.
- Туда и обратно?
- Ты же молодой, в оба конца с перекуром даже управишься.
Мишка улыбнулся, задал кучу вопросов о том, как пройти и кого там спросить, а потом закивал головой.
- Да ты, там кого увидишь, спроси Виктора, его там все знают. Скажи ему, что от теть Маши, он и тебе горючего даст и мне керосину на передачу отольет, - старушка ловко извлекла из-за спины небольшой, потертый металлический сосуд.
- А мотоцикл? – Мишка сделал пару шагов, наклонился за посудиной и резко замер, оглядываясь назад, - Его то куда? У меня там еще и груз.
- Да ко мне можно во двор поставить, - старушка замотала рукой, указывая в сторону домика, видневшегося за кустами, - У меня внучат нет, не растащат, а кто зря во двор не зайдет.
Старушка замолчала, словно чего-то хотела пояснить, но потом передумала и снова указала рукой на кусты. Мишка с трудом потянул мотоцикл на себя, подножка сложилась, цепляясь за землю, утонув под массой груза, скрипнули пружины и только потом колеса захрустели тонкими сухими соломинками стерни. Старушка шла молча чуть впереди по дорожке, иногда оглядываюсь назад, но весьма спешно, не по годам шустро, парень был уже готов к расспросам с ее стороны, как это обычно бывает с вопросами о том, чей он, к кому приезжает и зачем, и куда, и так до самой бесконечности, пока, наконец, интервьюер не забудет, зачем и куда они шли или что делали.
Вскоре за несколькими кустами акации показался забор выложенный из старых штакетин и тонкого кругляка, калитка на кованных навесах с массивной щеколдой и прорезью в виде звезды.
- Вот и пришли, - женщина без усилия распахнула вход во двор, - Ставь вон там свою технику, - она указала рукой под наклонившийся навес крытый соломой, покосившийся, с низкой крышей, под которую Мишка едва влез, наклоняя голову под балки.
- А от дождя он спасет?
- Спасет. А ты то по чем знаешь, что дождь будет? – женщина прищурила левый глаз и загадочно улыбнулась.
- Так вон, синева заходит и в сон тянет, - парень, словно неуклюже оправдывался.
- Мне вот этой жестянки хватит пока, - женщина выставила на центр двора прямоугольную емкость с металлической ручкой, похожую на банку от машинного масла, с выцветшими и затертыми словами на немецком.
- Литра три? – уточнил Мишка.
- Нет, почти полтора чеверти.
- Трофейная?
- Чего? Какая?- она улыбнулась и потерла глаза косяками платка.
- Ну, там по-немецки написано...
- А! Да ну, - женщина захихикала, - Это мне ребята с пасеки в ней керосин привозят, это их посудина. А немца у нас не было.
- Это я знаю.
- А чего тогда ума пытаешь? Они все рядом ходили, но сюда не дошли, тут только одну зиму пленных ставили на постой, когда обратно гнали. Я мало чего помню, мне хоть и было 13 годов, но я с матерью и сестрами на волах лес возила, когда железную дорогу строили. Во время авианалета бахнуло рядом, мать с сестрой откинуло, а меня со старшей волы понесли. Потом еще и еще удары, очнулась от того, что дышать тяжело, глаза открыла, кричать хочу, а мне в рот земля сыпется. Нас откопали почти с аршина глубины, благо земля была рыхлая, не успела осесть. Я после того долго лежала, почти не слышала, ходить не могла, валялась как сноп. И вот когда гнали немца, я только от дома с лавки, сквозь забор видела все это. Говорили, что они тут у нас по садам замышляли диверсию учинить, бежать чтоль удумали, да постреляли их конвойные. Бывал у церкви за садом? Так вот там по правую сторону могилка батюшки и его семьи, чекист пострелял их, а чуть ниже в овражек, тех немцев, кто бежать хотел в одной ямке прикопали.
Мишка стоял в середине двора, а от этого минутного монолога по спине почему-то поползли мелкие мурашки, противные и липкие. Он не хотел поворачивать голову в сторону дорожки перед домом, там, где был причудливый, почти заваленный забор, так и казалось, что сейчас из-за кустов появится повозка или старая полуторка с ранеными в кузове, за ней в колонну по четыре, обшарпанные и серые немцы, а по флангам белозубые бойцы Красной Армии, с сияющими штыками на винтовках.
- Ты хоть помнишь, кого спросить надо? – женщина окликнула Мишку.
- Виктора. Сказать от теть Маши.
- Ну, ступай, молодец. А я пока блинов поставлю, вернешься, керогаз запустим, чаю согрею и провожу тебя.
Мишке стало как-то неуютно, но он одобрительно кивнул и поспешил за ворота. До этого дня он слышал все легенды и истории о Радонежском только со стороны, сегодняшняя история про немцев была ярким пятном в сознании, влезла так близко, что он с трудом убеждал себя, что не видел всего этого, что не мог видеть, что было это полвека назад, но странными нитями сознания его все равно уносило к тем мыслям.
Дорога на пасеку шла вдоль брошенного сада, но по которому, как и почти по всей деревне были натоптаны узкие тропинки, словно тут кто-то регулярно ходит. Мишка несколько раз останавливался, сходил с дорожки и смотрел со стороны, нет ли там каких следов, но пыль была гладкая, прибитая, с красивыми россыпями пылевых колец, оставшихся от падавших с придорожной травы капель росы.
Тропинка всползла на высокий пригорок с которого была видна почти половина поселка, ну по крайней мере та, которая была известна Мишке. Он поставил жестянку, обернулся и повертел головой. Внизу, правее по склону шла тропинка, по которой можно было обогнуть холм, не влезая на кручу.
- Пусть и дольше минут на десять, но обратно пойду низом, как козел с керосином скакать не стану, - словно давая самому себе указание, проговорил он вслух.
Ветер почти утих, в воздухе уже ощущался стойкий запах сырой пыли, должно быть где-то уже шел дождь. Мишка заторопил с шагами не вглядываясь в картины на дне оврага и на его противоположной стороне, но как только слева мелькнула в садах большая постройка он сбавил темп и вгляделся в зелень.
Старая церковь была сильно разрушена, обнаженная колокольня, выщербленные своды, словно пятна запекшейся крови, красно-коричневым цветом проявлялись на скудной зелени старого сада. Постройка была довольно далеко на той стороне, но явно внушительных размеров, внизу, на ступенях оврага лежали фрагменты колон и части стен с остатками росписи.
Мишка зашагал чуть быстрее и уже через мгновение овраг слился с зеленью луга, а на горизонте справа, коричнево-зеленым ковром распахнулось гречишное поле. Метрах в трехстах по полю стояли колодки с пчелами, словно маленький город с высотками, а в посадке напротив виднелись несколько вагончиков и трактор.
- Че хотел? – Мишка еще не успел осмотреться, как звонкий строгий голос окликнул его, - Нет метала! Вали отсель пока при памяти! – грозное небритое лицо высунулось на манер пса из маленького окошка вагончика.
- Мне Виктор нужен, я от теть-Маши, - парень ответил, стараясь подражать наглому тону.
- Какой Маши?
- Меня теть-Маша с поселка за керосином попросила сходить. Сказала спросить Виктора на пасеке, - Мишка объяснил более спокойным тоном.
- А, нет Витька, уехал с вечера еще, к обеду будет.
- И как быть тогда? – парень поставил жестянку на деревянную лесенку к вагончику и развел руки с глупой улыбкой на лице.
- Это тебе всего-то керосина нужно? – мужчина вылез по пояс в окно.
- Да, тут полтора четверти, - Мишка сделал паузу и решился спросить про бензин, - А еще бы полторашку бензина, ну или литрушки хватит.
- Че, тоже теть-Маше?
- Мне. Или краник подтек, или...
- Вон там с «Восхода» слей. Но посуды у меня нет. Что найдешь, столько и бери, все равно заклинило, - голова пропала в окошке и через мгновение, подтягивая штаны, мужичишка стоял на лесенке. – А ты ей кем будешь?
- Да я просто мимо ехал с совхоза, бензин кончаться стал, решил заехать, все не в поле встать.
- Смешной ты тип! – мужик влез по самые плечи под соседний вагончик и что-то бурчал из-под него, - В Радонежском бензина он решил найти! Ты сам видать городской, ни с тутошних?
- Городской, - Мишка сыграл скорбь и обиду.
- Че стоишь? Там за умывальниками походи, в посадке может чего под бензин найдешь.
Мишка кивнул головой и направился к кустам, где на корявых палках, сияя алюминиевым заревом, висели два умывальника, поочередно роняя капли на траву. За ними была густая поросль крапивы, а сразу в ней пестрела небольшая помойка из консервных банок, бутылок и пакетов. Сразу приглянулась стеклянная банка, чистая, целая, с накрученной проволочной ручкой.
- А, о! – мужик закивал и почесал голову, - Это расколота у горловины. Да хотя тебе с нее не пить, замотаем пакетом, чтоб не плескалось и дотащишь. Неси сюда.
Мишка поставил банку и потянулся за жестянкой теть-Маши, которая уже была полная.
Едва вагончики скрылись из виду, за спиной потянуло легким ветерком, жирные редкие капли плюхались все больше рядом, заставляя спешить. Когда дождь влил далеко в поле, было видно, как стена воды медленно ползет к оврагам, сминая, дергая траву и ветки деревьев, поглощая их, превращая в серо-синюю стену, укрывая собой.
Мишка решил побежать, но банка с бензином наполненная на две трети хлюпала и чавкала, шмякала бензином, выплевывая его порционно через скол у самой горловины под пакетом. Одна штанина уже пропиталась бензином, проволочные ручки емкостей противно впивались в пальца, стена дождя шипела в десятках метров за спиной.
Уже с мокрой спиной и по колено в бензине Мишка нырнул в первый же пролет разрушенной колоннады, плюхнул свою ношу в песок и прыгнул вперед в тень. Дождь забарабанил по листьям лопухов, мгновенно расквасил глину и песок от разрушенной кирпичной кладки.
Он стоял молча, не шевелясь, наверное, минут пять, а может и больше, не опуская головы и дыша едва слышно для самого себя.
Над головой, почти в высоту пятиэтажного дома застыли бело-серые фрагменты росписи, с выщербленными кусками, зиявшими кирпичной кладкой. В оставшейся части можно было с трудом разглядеть и узнать контуры и лики, сцены и фигуры. Четкими оставались лишь воздушные облака и пухленькие лица, руки и ноги ангелочков, которые выглядывали из-под них. В нижней части свода еще виднелись надписи на непонятном языке, лишь с частью знакомых букв и знаков. Были видны черными молниями трещины по стенам, переходящим в своды, и явно рукотворные, с ровными краями, прямоугольной формы, бреши в лепнине и фресках, словно кто-то или вырубил изображение и унес, а может хотел прорубить окно или дверь.
В глубину уходили остатки колоннады, в завершение которой виднелись светлые пятна сада сквозь разрушенную стену, обломки опор и пролетов. За спиной четко зашлепали капли по лужам, стекающие откуда-то сверху. Мишка поднял голову и удивился, за спиной, справа от остатков, где явно был алтарь, на высоте метров десяти висел балкончик с сохранившейся металлической решеткой, богато убранной коваными крестами и цветами, с причудливым коленчатым узором. Именно такой ему сразу вспомнился из их церкви, куда иногда его брал дед. В голове вдруг замерла картинка происходящего и все неконтролируемое восхищение, жирной линией размазалась мысль о том, как еще не выдрали такой кусок металла.
Внизу, справа перед выходом на колоннаду у основания стенки проросла березка, еще совсем молодая, с коричневым стволом и нежно-зелеными листьями, она неестественно изгибалась, надрывно размахивала листьями, словно на нее кто-то дул, специально, целенаправленно, сильно. Мишка сделал пару шагов и остановился, вслушиваясь в какое-то особенное эхо, в гулкие отзвуки, отражающиеся со всех сторон, создавая некое ощущение присутствия не одного человека, а как минимум пяти- шести. Отзвуки затихли и парень снова прошел вперед к колонне, за ней в стене была пробита нелепая брешь, явно не задуманная строителями, это в нее врывался ветер и теребил березку, убегая прямо вверх , по ступенькам в узенький коридор. Лесенка была каменная, из красно-серого кирпича, но явно отличающегося от того, что был в кладке стен. Проход был не шире полуметра, а к верху и того, заставил Мишку протискиваться боком, и полностью перекрыв видимость входа, следуя по округлому контуру стены церкви. Мишка вывалился на балкончик и замер, часть решетки была оторвана, а дальний край торчал из огромной расщелины в стене, которая висела за счет массивного крепления, сохраняя опасность в любой момент обрушить всю конструкцию надстройки вместе с решеткой, наверняка именно по этой причине не нашлось еще отважных собирателей металла, жаждущих падения с высоты третьего этажа с грудой кирпича и массивной железякой.
В этом месте вероятнее всего размещались певчие, был хорошо виден весь центральный зал, алтарная часть и вход. Мишка щелкнул пальцами, и звонкий всплеск треска разнесся по церкви, потом немного постоял, набрал воздух в легкие и на слабом выдохе дал какую-то низкую ноту, имитируя церковное пение, прожевывая согласные звуки, мягко обтягивая их распевными гласными. На какое-то мгновение звуки дождя ушли на второй план, растворились, словно кто-то на пульте свел на ноль дорожку с фоном, оставив одни басы. Парень игриво улыбнулся, глупо, как ребенок, снова выдал низкую ноту и уже распевно, медленно сложил ее и растянул. Отразившийся звук вернулся легким и чистым, даже немного качнул в легких, обозначил некое присутствие чего-то постороннего, примешавшегося к звучанию.
Мишка замолчал, замер, вслушался в дождь. Он все еще стучал и прыгал по деревьям и траве, уже заплетал коричневатые ручейки по дорожкам на склоне оврага.
- Эх, надолго... – звук почему-то не вернулся эхом, а пропал в шуме дождя, словно парень и не говорил ни чего.
Мишка спустился в низ, прошелся вдоль стены, выглядывая в пробоины и пустынные витражи, добрел до своих банок с горючим и пристроил их в арочную нишу под лесенкой, идущей вниз, и упиравшейся в обвал из кирпича и глины. В проеме обвалившейся стены, словно на картине мастеровитого пейзажиста были видны сады, холмы, остатки поселка и дальнее поле, уходящее в горизонт, заканчивающийся тонкой лентой желтеющей посадки и новой церковью, сияющей золотистым куполом. В голову приходили слова Ильича о вырождение старого и зарождении нового, о этой сакральной связи, о том, что без перерождения нет смысла в существовании и ни что новое не появляется само собой без идей старого. Весьма символичным было лицезреть новую сияющую куполами церковь сквозь разрушенную стену старой, Мишка ощущал себя внутри некой старой души, повидавшей все, и чекистов и немцев, но сквозь бреши и руины видевший из нее новое, красивое и светлое.
Стена была теплой, ее нагрело утренним солнцем и на фоне сырого ветра она была похожа на отвивающую печку. Мишка пристроился в угол, в противоположный пихнул банки и замер, зацепившись взглядом за ручьи, уносящие соломинки и листья.
В голове завертелась карусель событий, какие-то фрагменты непонятных мыслей, не связанные с ним персонажи, глупые предположения, тут же сами по себе в строгой последовательности наказы и уроки Ильичи, Юлька, смеющаяся от собственного падения с велосипеда, зачем-то широкая стамеска, которой хотелось расправить ворсистый край доски...
- Видишь? – ее голос был легкий и тонкий.
- Что вижу? – Мишка так же тихо и спокойно ответил, не понимая откуда звук.
- Круги на воде.
- Вижу, - парень повернул голову в сторону жестянки с керосином на верху которой, в округлом кантике скопилась дождевая вода.
- Это хор.
- Какой хор?
- Тот, что пел тут. Их всех с батюшкой расстреляли после службы. Дали отслужить праздничную, под Вербное, вывели вон туда на пригорок и расстреляли.
- Кто?- Мишка поднял голову и с трудом смог рассмотреть движение в сочетании света на контрасте с полумраком помещения.
- А кто ж теперь знает, кто стрелял и откуда они были или за чекистов, или за кулаков. Тогда времена были такие. А в церкви этой потом склад устроили. Хранили все, от патронов до зерна. Даже в дальнем зале коней ставили.
- А про хор?
- Что, про хор?
- Ну это же не хор сейчас поет. Мне дед рассказывал, что в стены закладывали при строительстве церкви кувшины разного размера и формы, по которым можно было потом даже направление ветра узнать, каждый по-своему от вера гудел, а в сочетание с молитвой и пением создавалась своя особая манера звучания, своя музыка, она то и пробирает прихожан с молитвой.
- Ты Ильича чтоль наизусть учишь? – она засмеялась, легко, красиво, нежно.
Мишка потер глаза, прищурился и выполз немного вперед из свода. Она стояла примерно метрах в пяти в глубину залы, но ее голос был словно всюду, сбоку, сзади, над ним. Невысокая, порядком ниже него, в странном покрывале или халате, мокром, истертом и потрепанном снизу, полностью закрывавшим ноги, лишь едва заметно из под него выглядывали босые ступни. В зияющих дырах серой одежды проглядывалась что-то легкое, светлое, серо-голубое, создающее впечатление ее полной воздушности. Лица почти не было видно, она наклонила голову, и густые русые волосы закучерявленные от сырости нависли, закрывая его. Она смотрела в сверток, который держала перед собой на груди, накрывая его полой своей серой накидки.
Едва глаза снова привыкли к смене освещения Мишка рассмотрел в свертке малыша, который копошился, отталкивал мокрую ткань, цепляя ее мизерными ручонками.
Она немного постояла, подняла голову и улыбнулась. Мишка стоял молча и смотрел бесстыдно ей в лицо, не моргая, нагло и пристально. Ей на вид было не больше двадцати пяти, внешне, словно из какой-то книжки, как с иллюстрации или из кино, необычное, а с другой стороны простое и идеальное лицо. Плавные черты щек, широкие глаза и плавный лоб, легкий аккуратный, немного заостренный носик, чуть пухлые розовые губы, мягкий и аккуратный подбородок.
Она легко перехватила сверток с младенцем, освободившейся рукою перекинула мокрые волосы за плечи, они игриво подернулись пружинками.
- Красота!
- Дождь?
- Нет, место. Вроде и пытались разрушить, а не смогли. Все равно оно свою силу не утратило, – девушка сделал несколько шагов в сторону разлома в стене у березки.
- Не хватило сил сломать, - Мишка стоял без движения, наблюдая за тем, как она перемещается по церкви, - Ильич всегда говорит, что раньше делали с душой, а не дело для дела.
- Он всегда мудрые вещи говорил. Про эти сады рассказывал?
- Да, но не много. Знаю, что еще дореволюционного времени посадки и сорта тут особые были, редкие.
- Да, так оно и есть, но мало чего от них уже осталось. На, попробуй – она ловким движением протянула руку из-под своей накидки с алым яблоком.
Рука была тонкая, нежная, пальцы легко обнимали яблоко, отражая на себе розовый оттенок. Парень перехватил его, когда оно уже замерло в воздухе перед падением, легко сжал, ощущая ее тепло.
Мишка замер, еще не расставив в своем сознании все на места, не чувствуя нитей происходящего, не осознавая необходимости задавать какие-то вопросы, устанавливать ход событий.
- Спасибо, - промычал он.
- А дождь, - она сделала паузу, - Он скоро кончится. Банки не забудь.
Мишка обернулся, ему показалось, что словно кто-то хотел забрать его жестянку и сзади затрещали ветки. В углу все так же под натисками восходящего сквозняка изгибалась березка, на улиц последние капли дождя подпрыгивали в луже у самой пробоины в стене и тонкий ручеек искал себе путь, стремясь в укромный угол под арочным сводом, где стояли Мишкины банки. Он спешно нырнул вниз, подхватил свою ношу и поднял голову. В зале было тихо. Пусто, на мгновение даже березка замерла, лишь едва шевеля парой листочков.
Он прошел в центр, примостил банки на широкой балке перекрытия, упавшей от входа, дошел до конца колоннады, выглянул на дорожку в овраг, потом поднялся на груду камней слева от алтаря, осмотрел ступени склона, зацепив взглядом остатки широкого камня известняка с поросшим мхом по контуру выбитого на нем креста.
- Немцы... – он сказал вслух и живо скатился вниз.
Мишка подхватил банки с горючим и наперегонки с ручьями и несущимися в них листьями, низом оврага, перескакивая через потоки грязи, помчался к поселку.
- Какая она говоришь? – Ильич расправил усы, прищуриваясь, сверля в Мишке сразу две дыры своим суровым взглядом.
- Да такая, какая? - он запнулся, - Обычная, простая. Я же говорил, ростом ниже меня, щупленькая, волосы светло-русые наверное...
- Что значит наверное? – перебил Ильич, - Ты ее видел?
- Да как тебя сейчас!
- Миша, не нервничай. Отвечай на вопросы.
- Деда, да это допрос какой-то и он мне н нравится. Ты сразу скажи чем ты не доволен и какое мне наказание будет?
- Ишь ты какой! Не нравится ему! – Алексей Ильич улыбнулся и взъерошил волосы парню тяжелой рукой, вертя неуклюже над его макушкой, - Ты там часом бензином только штаны залил?
- Да при чем там бензин? Я его самую малость пролил, даже и не заметил.
- Ты, наверное, с ночи умотался и прикимарил в тепле?
- Деда, я же говорю, не спал. Сидел, а она из ниоткуда появилась, поговорила со мной минутку, яблоком угостила и так же незаметно пропала вместе с младенцем, пока я банки свои таскал.
- Мне сейчас главное понять, не сочиняешь ли ты, а то конфуз выйти может. Неприятный, - Ильич посмотрел Мишке в лицо. сурово пошевелив усами и тяжело выдохнул.
- Деда, ну к чему мне сочинять?
- Опоздал…
- Так что с того? – перебил с обидой в тоне парень.
- Ну и то верно. Дождь и тут был, а ты вон сухой. Но девку то точно с мальцом на руках видел на Радонежской?
- А зачем мне про нее сейчас сочинять? И с чего ты так из-за этого завелся? – Мишка обиженно отвернулся, уперся руками в руль и столкнул мотоцикл с подножки, суетливо переступая и семеня.
- Стой, стой! – Ильич окликнул твердым, но добрым тоном, - Дуй к Суриным, спроси, где Федоровна, ни с кем другим не говори пока, понял?
- Не понял, - Мишка огрызнулся, но требуя продолжения объяснения, продолжал смотреть на деда, - Зачем?
- Эх, шантрапа! – Ильич сплюнул, стащил с себя рабочую одежду, - Стой, жди меня, вместе поедем, толку с тебя…
Ильич, закидывая полы старого шерстяного пиджака, ловко взбирался на мотоцикл за Мишкой, что-то бормоча и причитая себе под нос.
- К Федоровне? – парень еще раз переспросил, все так же удивленно смотря на деда.
- Да, сильно не поспешай, а то пассажира потеряешь.
Ильич юркнул за высокий зеленый забор, едва мотоцикл остановился, ловко, едва заметно. Спустя уже минуту по двору были слышны бабские завывания и причитания с оханьем и подскуливанием. Низкий голос деда то и дело встревал в разговор, требовал не голосить раньше времени. Хлопнула дверь, повисла тишина и из зеленой калитки вывалилась женщина лет около пятидесяти, невысокого роста, поправляя светлый платок, сползавший на глаза.
- Это она?! – женщина совала в лицо Мишке несколько фотографий с какими-то людьми, руки тряслись, изображение прыгало.
Вслед за женщиной вышел дед, сурово смотря на парня, кивнул головой на фото и вопросительно посмотрел в глаза.
- Признаешь кого?
- А кого я признать то должен?
- Машку нашу помнишь? – женщина, едва не переходя на плачь, продолжала трясти фотографиями.
- Не помню, - Мишка сделал паузу и уставился на деда, который грозно и волнительно сопел, - А вот ее, кажется, я видел пару часов назад на Радонежской, в заброшенной церкви, с ребенком на руках…
Женщина не дала договорить, ее теплые и крючковатые, немного грубые пальцы вцепились в Мишкин затылок, расползлись по шее и по щекам, потянули его вниз, ее дрожащие губы стали целовать его лоб, щеки, голову, так, что парень еле удержался на мотоцикле.
- Кирилл Саныча зови и поспешай на Радонежское, но тихонечко, чтоб без шума, я на контору заскочу, Серегу предупредить и медичку. Заводи Мишань, поехали, - Ильич приобнял левой рукой женщину за плечи, а правой похлопал парня по шее сзади.
- Ты че пришел? Че в пороге стоишь? Стряслось чего? – Алексей Ильич оторвался от дела, и немного испугавшись от неожиданности, смотрел в сторону входа.
- Нет, все нормально. Дома не сидится. Можно? – Мишка захлопнул за собой тяжелую дверь.
- Заходи, заходи. А я думал, ты уже со своими подался на ночь глядя по деревне блудить.
- Нет, я чет не хочу сегодня. Думал поспать, а уснуть не могу. А ее Марией выходит зовут?
- Кого? – Ильич вытер руки и повернулся в сторону парня, - А, ты про дочку Саныча? Да, Машкой звать. Ты из-за нее чтоль такой суровый под вечер стал?
- Не знаю. Наверное.
- Да брось, Мишань, все же хорошо. Домой их забрали, это же не в брошенном садовом флигеле с грудничком ночевать.
- Это я понимаю. Я совсем не про то…
- А про что? – перебил Ильич.
- Я же ее встретил? Я тебе про нее рассказал? Я ее Вере Федоровне на фотографии узнал, а что да как, с чего и зачем, мне не говорят. Это как бы я клад нашел, а что в сундуке мне не показывают.
- Вот ты чудик, Мишка! – Ильич хлопнул звучно себя по бедрам двумя руками и тихонько засмеялся, - А ты разве не слышал этой истории, про то как она пропала, годов так семь назад?
- Это мне тогда лет десять было, я если и слышал об этом, то точно мог подумать, что тетки очередной сериал обсуждали. Не помню я такого, - Мишка обиженно шмыгнул носом.
- Ну, лет семь, а то и восемь уже, наверное, Машка Веркина снюхалась с каким-то приезжим. Они у нас элеватор строили.
- Вот как элеватор строили я хорошо помню, заклепки у них бегали клянчить, а потом ими из рогаток палили, - перебил улыбаясь парень.
- Кричала, что жить без него не может, еле заставили школу закончить, все порывалась к нему в район уехать. А потом и вовсе поняли, что с пузом она уже, так Верка сама решила, что нужно этого хлыща цеплять, да женить их. Машка все сцены устраивала, говорила, что он порядочный и все уже обсудили с ним, а потом как-то в район поехала, вернулась оттуда и сама еле живая. Бледная, говорить не хочет, трясет ее всю. На день другой милиция с района за ней приехала, а там и известно стало, что женат тот друг был, и Машка к нему домой с пузом пришла, а там жена его скандалы давай чинить, ну и кто там их знает, чья правда была, но прутком вязальным его тушку то всю поизтыкивали. Машка или жена его благоверная это сотворила, непонятно. Машку под допрос, она вообще не говорит, а как потом поняли, она и не помнит толком ничего, говорит, что жив он был, но в крови и помощи просил, а она испугалась и сбежала. Не долго ее таскали, ребенка она не доносила, и на той почве умом и тронулась. Года не прошло, Машку подлечили вроде, дома уже была, а как дитя у кого увидит, плохо с ней делалось. Так она к осени и попала на лечение. Сообщили только через пару недель, что сбежала из дурки, с вещами и документами ушла. Поиски поисками, а милиция Верке сообщила, что нашли ее вещи и паспорт в остатках сгоревшей брошенной дачи, и искать больше не будут.
- А труп? – встрял парень.
- Нет Мишенка. Труп то был, да не опознали, вроде как не ее. И Верка с того времени жила все поиском. Где только не были, чего только не делали, но хочешь верь, хочешь не верь, а сердце материнское чует, говорила мне Федоровна, что сны ей снятся, что Машенька ее в монахине подалась, что на службе видит ее, она даже по монастырям года два назад ездила, спрашивала, а тут ты такую весточку привез, - Ильич замолчал, шумно сглотнул воздух, в глазах его заблестело, и он продолжил лишь кивать головой.
- Мария значит, - Мишка еще раз утвердительно повторил, - А она мне показалась совсем нормальной, хорошей такой…
- А чего ей плохой быть?
- Ну, вы же говорите, что с ума сошла, человека вроде как убила?
- А кто это знает? Они с младшей моей, Алькой, в одном классе учились, у меня всегда пропадали, хорошая она девка, наговаривают они все.
- Так вот откуда она все твои слова сразу признала, - Мишка растекся в глупой улыбке.
- Ну а ты что думал? Решил, что и вправду к тебе образ ниспослан был?
- Не, я даже не про то, - парень хмыкнул, - Выходит деда, за тобой должок!
- Это ты об чем, сорванец?! – Алексей Ильич прищурил левый глаз и ловким движением пальцев взвел вверх правый ус.
- Расскажи мне про Радонежское. Ты же много чего про него знаешь, про расстрел у церкви, про батюшку и хор, про пленных немцев, про село то странное…
- Да чего я там знаю?- дед улыбнулся и довольно засопел, - ты сам, наверное, больше там видел.
- Видеть то видел, только не понимаю, чего к чему в этом. А вот вечер пришел, и вовсе не получается с думками теми справиться, почувствовал что-то, а ладу дать не могу.
- Вот оно, Мишенка! И я это чую, и многие, кто бывает там, но одни боятся этого ощущения, а другим оно любопытно, от того и стараются молчать люди о том месте, а тем кому интересно и храбрость позволит, сами почувствуют и сами придут туда.
- Деда, аж мурашки, - парень протянул руку, и задрав рукав показал левое предплечье.
- Чуешь, значит, по-хорошему чуешь.
- Это как?
- Погодь, сам скоро осознаешь, я тут не советчик. Тебе же Мадонна Машку вывела. Думаешь просто так? Нет Мишань, особенный ты…