Издавна граждане нашей державы прознали о существовании политтехнологов. Так называются люди, которые, по Пелевину, начинали с рекламы («криэйтором, Вава, криэйтором…»), где продавали майонез или водку, оттуда с добротно наработанным навыком перешли в большую политику — продавать там политиков, больших и поменьше, как майонез или водку (даже названия порой совпадают!..), а после вышли на пенсию. На пенсии они изредка гастролируют по радиоэфирам и дают многозначительные комментарии про битву кремлевских башен или про грызню бульдогов под ковром. Не всем, однако, известно, что в старинные времена прототипом политтехнологов были… политтеологи, которые, впрочем, — от тюдорианских юристов и сэра Роберта Филмера до герра Карла Шмитта и далее — ведали в точности теми же материями.
Политическая теология — хотя ее по ряду причин точнее было бы называть теологической политикой, но устоялся именно первый вариант — исходит из того, что для обоснования политических положений необходимо прибегать к теологическим аргументам. Этот любопытный, а порой и виртуозный теоретический симбиоз политики и теологии сопровождает политическую философию с самых ее оснований — так, политико-теологическими можно признать многие пассажи из «Государства» и тем более из «Законов» Платона, и далее, в этом ключе развивалась политическая мысль Средневековья, начиная с основополагающего текста этой традиции — «О Граде Божьем» святого Августина, и в Новое время немало политических теоретиков, а среди них были умы далеко не последние, прибегали к политико-теологической аргументации как к само собой разумеющейся и всё еще эффективной.
Забегая немного вперед, скажем так: основная мысль политической теологии в том, что политическая теория не может быть обоснована имманентно, что в целях обоснования ее нужно использовать трансцендентные аргументы, в пределе опирающиеся на интуицию, чувство и веру, умело (технологично!) преобразованные в идеологию. Одним из выводов подобного политико-теологического решения будет следующий: спор о политике не безграничен; есть основания, дальше которых дискуссия заходить не может, и основания эти имеют трансцендентный — или теологический — характер. На подступах к этой незримой границе и образуется надежная теоретическая защита политико-теологических доктрин, которую, по напрашивающейся церковной аналогии, можно назвать догматикой. На страже догматики, в свою очередь, располагается особая полиция мысли, которая неотделима от всяких политико-теологических доктрин. Выходит, в том месте, где появляется политическая теология, появляется следом и политическая цензура, и политическая инквизиция.