- Проснись! – услышал я голос охотника. – Да проснись же! Старик мёртв...
- Как?! – подскочил я и огляделся по сторонам.
Дорофеев лежал на спине у моих ног. Его лицо было грязным, а распахнутый рот полон земли. Я отказывался верить своим глазам.
- Но он был жив, когда я проснулся ночью! Жив! Я проверял! Что случилось?
- Да откуда же я знаю! – ответил охотник. - Похоже... Похоже, он ел землю, пока не задохнулся...
- Ты пробовал его откачать?
- Поздно уже... – сказал охотник. – Часа два как помер, не меньше... Господи, да что же это, а?
Я вдруг впервые увидел растерянность и страх в его глазах и трясущиеся руки.
- Что же это? – повторил он, глядя на меня. – Что, а?
- Не знаю, - покачал головой я.
Мы перевернули старика на бок и развязали ему руки. Тело ещё не успело окончательно остынуть, и я вдруг заплакал. Слёзы просто лились из моих глаз, и я даже не пытался смахнуть их.
- Что делать будем, - спросил охотник, когда я немного успокоился. Ему удалось совладать со своими руками, но глаза всё ещё выдавали его. – Куда двинем, как думаешь? У нас последний шанс... Свернём не туда и каюк нам, понимаешь?.. так куда двинем, а?
- Куда и прежде... – отозвался я. - На север...
- А где он, этот твой чёртов север, а? - сплюнул охотник. – Где? Только бестолку круги наматываем...
- А куда тогда? – спросил я. – Солнца опять не видать, придётся наобум идти...
- Ладно... – кивнул охотник, успокаиваясь. – Давай старика устроим, как положено и двинем, а там поглядим. Не сидеть же тут...
Двумя ножами, мы отрыли небольшую яму и положили туда Дорофеева. Присыпать его было нечем, так как всё, что было на острове пошло во вчерашний костёр, но когда мы рвали траву, чтобы хоть как то накрыть его, охотник нашёл большую корягу на краю болота. Вдвоём мы вытащили её наружу и навалили сверху. Я написал ещё одну записку, завернул её в последний обрывок пакета и прикрепил её к коряге. На неё же мы повесили сапоги старика, чтобы скорее привлечь чьё-то внимание, на случай, если сюда когда-нибудь забредут люди.
Постояв немного перед новой могилой, мы двинулись дальше, прихватив куртку старика и свитер. Я никак не мог смириться с мыслью, что мы уже похоронили двоих людей, которые внезапно покончили с собой буквально на наших глазах. Это не укладывалось в моей голове. Кажется, если какая-нибудь кошмарная тварь набросилась бы на них во тьме пустошей и растерзала, мне было бы легче, но так... Сознание собственной беспомощности терзало меня изнутри и отнимало и последние силы. Охотника, похоже, одолевали те же мысли. Он зорко осматривал окрестности в поисках нашего противника, желая всадить в него заряд из своего ружья, но тот был столь же близок и столь же неуязвим, как стена камыша вокруг нас.
- Покажись, - чуть слышно бормотал он. – Ну, покажись... Покажись, тварь... Ну... Давай... Ну...
Блеклое небо продолжало сиять мутным плафоном, не давая солнцу ни малейшего шанса согреть землю. Над нами снова пронеслись утки, и на этот раз охотник успел выстрелить вдогонку. Одна из птиц круто спланировала вниз. Мы бросились к тому месту, но там оказалось небольшое заболоченное озеро. Несколько перьев плавали на воде, но утки не было. По всей видимости она была ещё жива и спряталась где-то среди камышей, откуда достать её уже не было никакой возможности. Охотник страшно выругался и перезарядил ружьё.
- Три патрона осталось, - сказал он. – Два с картечью...
- Не густо.
- Да уж...
Мы снова двинулись куда-то, высматривая под ногами свежий кабаний след. Час шёл за часом, пока, наконец, мы не увидели его на одной тропке, и пошли по нему. След был совсем свежим и глубоким. Зверь прошёл тут сразу после дождя. Отпечатки копыт были чёткими и крупными. Мне даже показалось, что я чувствую в воздухе запах зверя. Мы ускорили шаг, и нечто вроде смутной надежды вдруг затеплилось в наших сердца. Затеплилось и погасло.
- Чёрт!
Охотник встал как вкопанный, и я уткнулся в его спину.
- Дьявол! Как же так, а?! – ругался он.
- Что такое? – спросил я.
- Вон, полюбуйся... – махнул он рукой куда-то вперёд и присел на корточки. – Твою то мать...
Я посмотрел вперёд, на серое море колышущегося камыша, которое пронизывала узкая тропинка, и увидел вдали несколько деревьев. На одном из них что-то болталось. Я присмотрелся внимательнее и похолодел – это был красно-синий свитер.
- Кажется, приехали, - невесело хмыкнул охотник, перевязывая шнурки на своих берцах. – Да, дела...
- Как же это, получается, - пробормотал я, но осёкся.
Я вдруг понял, что нисколько не удивлён. Так должно было быть. Да. Пустоши не отпускали нас. Выхода не было и все наши мучения напрасны. Мы шли вперёд лишь за тем, чтобы вернуться обратно, к смерти, и это показалось мне столь очевидным, что я засмеялся.
Охотник взглянул на меня с тревогой. Но мне было всё равно. Я хохотал до упаду, до судорог в животе и болезненного кашля, катаясь по камышам и не имея сил остановиться. Охотник молча стоял рядом, глядя на меня с сожалением и грустью. Он, наверное, решил, что я тоже тронулся, но это было не так. Просто что-то тонкое, лёгкое, незримое, нечто связывающее меня с жизнью, вдруг покинуло меня. Точно дикая птица вырвалась из клетки и понеслась прочь, и вместе с этой птицей меня покинуло всякое беспокойство.
- Пойдём, - сказал я, поднимаясь на ноги.
- Куда, - подозрительно поинтересовался охотник, прижимая к груди ружьё.
- Куда шли. По следу. Что ещё остаётся?
Охотник с сомнением наклонил голову.
- Хорошо...
- Да ты не волнуйся, - криво ухмыльнулся я. – Всё в порядке. Землю жрать не буду...
- И то хлеб... - ответил охотник, продолжая разглядывать меня. – Как себя чувствуешь?
- Лучше, - ответил я. – Идём. Ещё одну ночь нам не пережить.
След вёл прямо к острову, где лежал отец, но в десятке метров от него он резко свернул в сторону, обогнул его и вновь устремился вперёд. Трудно было сказать, в каком направлении мы теперь двигались, но я отчего-то был уверен, что мы идём на юг, к болотам. Охотник тяжело топал впереди, поминутно оглядываясь, и я ободряюще скалился в ответ.
Временами след становился таким свежим, что мы сбавляли шаг, не желаю наткнуться на кабана в узком коридоре из камышей, в котором нет возможности развернутся и отойти в сторону. Мы оба знали, как опасен может быть напуганный зверь, а этот, судя по отпечаткам, был весьма крупным секачом, который на короткой дистанции имел все шансы изувечить нас даже с картечью в теле.
- Думаешь, верно идём? – спросил меня охотник на одной из коротких остановок.
- Думаю, если нас не выпускают, нужно идти вглубь, - ответил я.
Охотник странно посмотрел на меня, а затем усмехнулся. В его глазах заблестел шальной огонёк.
- Атакуем, значит? – сказал он, поглаживая приклад.
- Вроде того, - в тон ему ответил я. – Хуже точно уже не будет.
- Это верно, - ответил он, повеселев. – Только вот пожрать бы чего перед атакой и курнуть, а там хоть трава не расти...
Тропа петляла, но в целом, неуклонно вела нас в одном направлении. Пара небольших островков попалась нам на пути, но мы не задерживались на них. Камыш становился всё гуще и гуще, но дорога не сужалась, а только ветвилась в стороны. Пару раз след уходил под воду, и нам приходилось брести по колено в коричневатой болотной жиже, но оба раза мы вновь выходили на землю и отпечатки копыт опять представали нашему взору. У меня немного кружилась голова, однако я шёл легче, нежели накануне и даже пытался напевать. Я видел, что помимо звериных следов, охотник искал следы пропавшей собаки. Я и сам хотел бы увидеть их, но на мягком, чавкающем грунте красовались только одни раздвоенные отпечатки исполинского кабана.
- Хорошо идём – весело сказал охотник, обернувшись ко мне в очередной раз. – Такими темпами...
Он не успел закончить. Кабан вылетел из-за поворота на чудовищной скорости и прежде чем я успел вскрикнуть, был в нескольких шагах от охотника. Тот успел не целясь, выстрелить из обоих стволов, а после, зверь ударил его и он жутко закричал, а я бросился бежать... Камыш хлестал меня по лицу, рассекая его в кровь, но я не чувствовал боли, преследуемый надрывным воплем раздираемого заживо человека. Крик сбивал меня с ног и оглушал, и я бежал и бежал, зажав уши ладонями, а пока он не перешёл в хрип, мычание и клёкот. Затем всё стихло, и я остановился, отказываясь верить, что всё кончено. Меня трясло, и тошнота подступала к горлу, но мой желудок был пуст, и меня с трудом вырвало желчью. Сознание собственной трусости жгло меня так, что я застонал.
Боже, боже, боже! – шептал я, зажмурившись. – Я бросил его! Бросил! Бросил! Он мёртв! Он терзал его, а я убежал!!! Боже! ЧТО ЖЕ Я НАДЕЛАЛ, ГОСПОДИ?!
Но зверь, по всей видимости, не удовольствовался одной жертвой и продирался сквозь травы, шумно принюхиваясь к моим следам. Сердце снова заскакало в моей груди, и я вновь побежал, низко нагнув голову, спотыкаясь и помогая себе руками. Стыд, боль, сострадание всё испарилось во мне в одно мгновенье. Я мчался как заяц, пока не задохнулся и не упал ничком на топкой тропе. Зверь был рядом. Я слышал, как чавкала земля под его копытами. Не в силах больше бежать, я перевернулся на спину и привстал на локтях. Кабан остановился в десятке шагов от меня, невероятно большой и широкий, покрытый грязью и кровью. Заряд картечи прошёл вдоль его спины, содрав шкуру и обнажив живое горячее мясо. Секач сделал несколько шагов в мою сторону и тяжёлый запах гнили ударил мне в лицо. Я увидел его глаза. Они были серо-голубые. Человеческие. Отстранённые. Зверь подошёл ещё ближе и его взгляд прижал меня к земле, так что я заизвивался как полураздавленный червь от ужаса и собственной ничтожности. Я не хотел умирать, хоть презирал себя всем сердцем за трусость. Крик охотника всё ещё звенел в моих ушах, но вид окровавленная морды зверя парализовала мою волю. Я вдруг вспомнил этот затравленные взгляд приговорённого к смерти, когда палач делает последние приготовления и нелепая, глупая, сумасшедшая надежда на помилование вдруг покидает человека, и он остаётся нагим перед немигающим взором вечности и ломается, не помня себя от ужаса. Должно быть таким был я в тот момент. Кабан напрягся, а затем ринулся вперёд, и я закричал, и закрыл лицо руками, но он перескочил через меня одним лёгким прыжком и умчался прочь, обдав грязью и кровью.
Я пролежал на тропе несколько минут. Всё вокруг потеряло цвет, и камыш стал серым как зола. Он шипел и стонал вокруг меня, баюкая и убивая и я внимал его песне, становясь таким же сухим и помертвевшим. Затем, я поднялся на ноги и побрёл обратно, к тому месту, где я бросил умирать своего товарища. Следы крови указывали мне путь, и быстро нашёл ту тропинку. Страх снова охватил меня, когда я почувствовал в воздухе густой запах крови и смерти, но камыш вёл меня и я приблизился к полусидевшему в траве охотнику.
Его бёдра, пах и живот походили на мясной фарш, провёрнутый вместе с кусками ткани. Левая рука была изуродована, и на ней не хватало нескольких пальцев, а правая всё ещё как будто бы тянулась к лежавшему в стороне ружью. Камыш неумолчно пел свою похоронную колыбельную, когда я поднял двустволку и щёлкнул механизмом, выкидывая две пустые гильзы. В этот момент, охотник медленно открыл глаза и мучительно застонал. Кровь потекла у него изо рта, и он стал захлёбываться ей, и попытался привстать. Я бросился к нему, не зная чем помочь, боясь только одного, что меня сейчас опять вырвет прямо на его ужасную рану.
- Это я... Тише, тише... - шептал я ему. – Это я... Я помогу... Я помогу...
Он не узнавал меня и отталкивал обеими руками, думая, что это вернулся кабан. Тогда я отбежал в сторону, зачерпнул ладонями воды в луже и умыл его белоснежно-белое лицо, забрызганное грязью и кровью. Его взгляд с трудом сфокусировался на мне, а затем, нечто вроде кривой ухмылки поползло по его губам. Он точно хотел сказать, что понимает меня и не винит, и это было хуже любой самой страшной кары.
Боль захлёстывала его, и он снова застонал, а затем, не в силах больше сдерживаться, начал хрипло, монотонно кричать.
- Потерпи, - бормотал я, - потерпи. Я сейчас... Не умирай... Не нужно... Я сделаю волокушу... Я сейчас... Я быстро...
Я собирался и вправду бежать за деревьями для волокуши, но он схватил меня за рукав правой рукой, а изуродованной левой полез в нагрудный карман. Он никак не мог открыть его, и я помог ему вытащить оттуда последний патрон.
- Помоги... – прохрипел охотник, не отпуская моей руки. – Помоги, слышишь! Помоги... Сейчас! А-а-а-а-ааа!..
Он сунул левую руку в рот, и закусил её, чтобы не кричать, но его побелевшие от боли глаза продолжали вопить мне в лицо - Помоги! Помоги мне! ПОЖАЛУЙСТА, УБЕЙ МЕНЯ! УБЕЙ!!!
Он отпустил мою руку и выгнулся, рыча и воя как дикий зверь. Я встал, отступил на полшага, вставил патрон в ствол и сложил двустволку. Крохотный рычажок предохранителя легко скользнул под моим большим пальцем, и я увидел, как засветились глаза охотника.
- Давай, – сдавленно прорычал он. – Давай! Давай! ДАВАЙ!
Я приставил стволы к середине груди и положил палец на спусковой крючок. Дрожь в моих руках прошла. Как и страх и все прочие чувства. Никогда в жизни я не был столь спокоен как в ту роковую минуту.
- Прости меня.
Я посмотрел в глаза охотнику, слегка кивнул, а затем плавно потянул спуск. Мне показалось, что выстрела не было, потому что я не услышал звука, но охотника отбросило назад, и в его груди я увидел зияющую пробоину, из которой лилась кровь. Эхо метнулось вверх и понеслось, понеслось над морем камыша, как перепуганная утка. И в тот же самый момент, вязкая пелена туч вдруг прорвалась, и розовый луч закатного солнца скользнул на землю. Я выронил ружьё и огляделся. Ветер стих и сухие травы замерли будто в почётном карауле, боясь шелохнутся и вспугнуть необычайную тишину. Прорыв в небе рос и расползался, как трещина на весеннем льду и в лучах освобождённого солнца, примерно в километре от меня, ярко заалела глухая стена леса, за которым лежали дачи. Я наклонился над охотником, закрыл его распахнутые глаза, а затем, неспешно зашагал вглубь онемевших пустошей.
Конец.