Директор интерната, по совместительству учитель рисования, рассказал, что дети его не смогли нарисовать рябину:
- Они ее никогда не видели вживую, представьте. Рябина во дворе интерната растет. А у детей нет ног, и нету инвалидных колясок, чтобы спуститься со 2 этажа да завернуть за угол.
Слава Богу, у Дениса есть ноги и глаза, и он видел рябину… У Дениса не было рук. Где у обычного человека локти – у него обрубки, культи, с какими-то инопланетными выростами: ими-то он и хватал кисть и размалевывал разделочные доски. Проходили хохлому – писал птицу-тройку, городецкую роспись – выводил красивых райских птиц. И его доски были самые культяпистые, их чаще всего и раскупали склонные к красоте домохозяйки.
Мне похвастались этим воспитанником – Денисом Ивановым. Он как раз должен был выпускаться. Из казенных стен – в бурную жизнь. И я решила, что Денис – великий художник. Надо только ему помочь жить в этой мечте. Нет у него рук – мы станем его руками. Нет покровителей, мамы-папы – мы будем ему крестными феями.
И я начала писать про самородка из Кусинского интерната. С мечтой, но с ограниченными возможностями.
Я организовала ему общежитие, «поступила» в художественное училище, хотя преподаватели качали головами. Я писала о буднях пацана: и с помощью читателей – сумасшедших мамашек, сердобольных бабуль-прихожанок мы вили ему гнездо. Кровать, сенсорная стиральная машина-автомат, кроссовки, куртка на зиму. Справляли новоселье – решили открыть консерву – не оказалось открывашки. И назавтра шквал звонков – вот ему открывашка. "Ты, парень, только учись!"
Это был 2002 год. Слово «благотворительность» еще не было так затаскано. Никто еще не говорил о социальной ответственности бизнеса. Все помогали Денису от чистого сердца, как помогали бы родственнику. Зацепиться в этой черствой жизни руками-культями, зубами. «Образование – тот же кусок хлеба – рассуждали мне в трубку читательницы.- Только нам не нравится, как он питается! Одни консервы да конфеты.
- Да он просто не наелся сладкого в интернате! – защищала я его.
Потом я винила себя в малодушии. И несколько лет замалчивала эту историю, чувствуя вину.
Сначала он стал прогуливать уроки. Потом…комендантша – острый глаз – засекла в каморке теплую кампанию. Он стал менять мобильники. И.. пропал. Запропастился.
И вот только недавно я поняла, что парню была велика мечта. Придуманная мной и его учителем рисования. Это была не его мечта, не его судьба, ему не так было нарисовано. И он проживал мой черновик. Но никак не свою жизнь.
Потом, стоя на длинных светофорах в пробках, где нищие просят денег, я долго всматривалась в лица и считала конечности и облегченно вздыхала: нет, это не Денис.