На улице стояла тихая, солнечная осень 1995 года. По улочкам прохаживались юноши, которые косили под бандитов (со всеми атрибутами), дико красивые девушки, куча гранжей, панков, металлистов, рейверов. На вьетнамском рынке, что стоял на территории академии МВД, у прилавков толпились неформалы. Скинхеды выбирали себе чёрно – оранжевые «бомберы», панки выбирали – «косухи» из кожзама, рэпперы – дутые балахоны. Потом вышеперечисленные, кучковались одномоментно у прилавка, где вьетнамцы торговали нашивками и майками. Панки покупали майки с «анархией», скины – нашивки с крестом в круге, рэпперы - эмблемы «оникс», и всё такое прочее. Почётной профессией у молодых горожан считались менеджеры. Слово «патриот» звучало оскорбительно. Употребление наркотиков было признаком если не бунта, то героизма. На районе, где я обитал, у моих сверстников и тех, кто постарше нарколыги считались недочеловеками, стукачами и предателями, и их отоваривали в хвост и в гриву. Зато пить водку считалось почётным делом, однако по молодости лет (14 мне было), я в пьянстве участия не принимал. Бегал кроссы, читал книжки и тусовался с лучшим другом у него дома за компом.
На плацу перед парадным входом училища прошла торжественная линейка, и все слушатели разошлись по группам. Люди как люди. Из парней: гопники, косящие под бандитов, рэпперы, волосатые анархисты, два металлиста, криптоскинхед, один наркоман, двое шизоидов (которых потом действительно госпитализировали в «хохотушку»). Я сам немного испугался сначала, что не принадлежу ни к какой из «партий» неформалов, но со временем понял, что людей, имеющих свою золотую середину, как минимум уважают.
Партикулярное занятие по устройству летательных аппаратов, например, проходило вот как:
В начале все делали вид, что конспектируют. На самом деле конспектировать было по интересу мне и ещё одному парню Лобзику, (из которого получился потом крутой авиаинженер). Я строчил фразы лектора (полковника ВВС), и рисовал всякие самолётики, ракеты, или перерисовывал элементы механизации с плакатов, висящих по стенам.
В середине занятия, как правило происходил конфликт между более старшими парнями, и сама драка проистекала в коридоре.
Добродушный шизоид Женя растопыривал пальцами «козу» и тыкал меня в бок со словами : «блятной, клутой, вотку пьош!»
По окончании занятий мы с Лобзиком, будущим авиационным прочнистом, подолгу медитировали в кабинете, где находился кусок крыла с ногой шасси. В лучшие советские годы «нога профессора Доуэля» на стенде складывалась в нишу, а створки закрывались.
Через пару дней после поступления меня вызвала в кабинет зам. директора по УВР, - Наталья Яковлевна Мих. Когда я вышел из её кабинета, - питание в столовой у меня уже было безвозмездное. Наталья выдавала талоны, - я их проедал. С интересом я отметил, что помимо меня по талонам питается также ещё человек пять. Парень-гитарист, худышка в балахоне с Цоем и с татарским разрезом глаз, похожая на Гертруду Белл в молодости, а также ещё трое ребят. Ещё я получал дотацию по потере кормильцев, вполне себе неплохую. Поскольку алкоголя я не ведал и сигарет не курил, можно было сказать, что деньги у меня водились.
Посещение кабинета завуча не ограничилось для меня бесплатным питанием. По стенам кабинета висели стенгазеты и фотоотчёты о деятельности походной секции. И я решил вступить в ряды туристов. Набрался смелости, поднялся на третий этаж, перешагивая через дерущихся однокурсников, прошёл по коридору и постучался в кабинет завуча.
В кабинете заседала весёлая компания ребят, - я понял, что это и была та самая турсекция. Меня усадили пить чай.
Отдохновением для всех учащихся были уроки обществознания с преподавателем Бортником. Мы учили абзацы из «Фауста», и смотрели «Холодное лето 53-го». Про Бортника ходили легенды, но по большей части добрые и без пошлостей. У него в кабинете стояло фортепьяно и я частенько (когда никто не видел), подбирал на нём интересные мне мелодии (например тему Дольдингера из фильма «Лодка»). Гармония из «Дас боот» очень нравилась училищным обитателям. Блатняка я им не пел и не играл принципиально (хотя, мелодию подбирал без проблем).
Во холле училища были шикарные витрины с фотографиями авиационной техники. И Ми-24, летящие где-то в горах Гиндукуша, и «Аннушка» над колхозным полем и «Мрия», тянущая свой груз неизвестно куда. Витрины подсвечивались. Стены были расписаны самолётами и вертолётами. Рисовавший явно бредил авиацией.
Из всех учащихся самыми младшими были мы с Пашкой Бубликом. Нам было по 15 лет. Остальные бедолаги пришли в заведение закончив 11 классов. Кто-то не поступил в институт, кто-то косил таким образом от армии. Кто-то, наоборот хотел пойти в армию, имея профессию.
Девчонок красивых в училище водилось с избытком: четыре группы чертёжниц, СМщиц и операторов. Физкультурную программу после школьной подготовки я тянул не напрягаясь. Оказалось, что программа по физкультуре в нашей школе была как во взрослых учебных заведениях – очень много физкультуры на улице в любую погоду. Лыжи, бассейн, обязательные кроссы и шахматы на разряд. И вот, общаясь с ребятами из других школ, я понял, что у многих вообще такой предмет стоял только номинально. Я в школе в плане лыж был как предпоследний лох, и занимаясь в секции еле тянул «трены» два раза в неделю. А в училище я в своей группе обгонял людей, которые старше меня на два года, и более физичесмки развиты. Чудеса! Ну, домашку как в школе не задавали – кайф!
Неделя учебная промчалась очень быстро и настала пятница - день выхода в лес.
Первый год хождения в леса мы тусовались у Натальи в кабинете. -го училища собиралась Клубный день был вторник. По вторникам рокочущая орава выпускников стягивалась к часу окончания занятий в какую-нибудь пустую аудиторию и начинались посиделки с песнями. В пятницу мы стартовали в леса, и приходили в воскресенье вечером. Поскольку МихНЯ, (как мы её называли) была крайне бескомпромиссна в вопросах дисциплины, все обычные учащиеся боялись, и кабинет обходили стороной. А тут люди – (нас со всех курсов было 4 человека), - спокойно входили и выходили в кабинет. Доходило до того, что самые яростные залётчики просили замолвить за них словечко.
В первый поход мы отправились большим коллективом, однако до точки сбора дошли всего десять человек. Из всего набора 95 года в секции остались четверо: Бублик, Надя-Марина, Рома Сергейчик и я. К середине года наши ряды пополнил Санёк Казареныч.
Гертруда Белл из столовой в балахоне с Цоем оказалась Надей. Когда мы ночью сушились у костра, она достала из кармана белое удостоверение. У меня было такое же – единый «сиротский» билет, дававший право безвозмездного проезда в общественном и пригородном транспорте. И мы подружились. Её родители тоже умерли, опекун жила отдельно. Надюха квартировала одна в «бабушатнике», доставшемся по наследству, так же, как и я. Сергейчик, как человек с пороком сердца, тоже имел бесплатное питание и кучу льгот. Но об этом позже.
К экзаменам для меня и моих закадык время тянулось как промежуток между походами.
Помню, как я снаряжался в первый трёхдневный выход. Рюкзак - колобок взял у дядьки, ватный спальник - в турсекции. У родственников одолжился армейским бушлатом. Паковался долго. Стоя на платформе, я увидел, как длинный носатый малый, стоя снаружи, сначала перебросил через забор рюкзак, а потом и сам сиганул через забор. На платформу он вскарабкался с моей помощью. Познакомились. Он отрекомендовался Дмитрием (позывной Ноздря). Долговязый, с выдающимся носом. Во флотских штанах и в брезентовой куртке с курсовыми уголками. Он производил впечатление начитанного человека, и мы сдружились. Первую ночь мы всем коллективом набились в его палатку" памиирку" и спали там штабелями. Дима, как и многие туристы советской школы сочетал в себе удивительную выносливость в лесу и полную инфантильность в вопросах амплуа: внешний вид, поведение. Но он дал мне первые ноты и табулатуру для исполнения авторских песен у костра, а также ввёл меня в касту походных горлопанов- менестрелей. Для любого начитанного парня с нормальным голосом и музыкальной школой в анамнезе, освоение гитары не представляет труда. Главное- чаще упражняться дома и не забывать выступать перед аудиторией. Ну и да: к гитаристам девчонки благосклонны.
За год я поднаторел в гитаре, хотя сначала орал и частенько срывал себе голос.
Ясен пень, - ничего не сравнится с лунной ночью у костра среди исполинских елей. Ты поёшь, тебя слушают, под ногами стоит кружка с чаем.
К маю я приучился спать у костра в любое время года, когда нет дождя. Мой одноклассник Женя подарил мне на день рождения крутой анатомический рюкзак на 80л. Я обзавёлся пенками, кэлэмэнэ, походной обувью только концу года. А так, одевались мы в старую песчаную униформу, со складов училища, а кеды я таскал даже поздней осенью.
Марши были вполне себе взрослые. 15 км, привал, 15 км, бивак (в день). Каждый день вели группу или «азимутали» разные команды по два человека. Выгружались мы, допустим, за 150 км от дома на Можайском направлении в четверг ночью, три дня шли маршрут, и уезжали с платформы Савёловского направления. Если приезжали поздно вечером в воскресенье, то ночевали в училище, на матах в спортзале. Очень круто было вылезти полуголым, с рюкзаком навстречу тем, у кого первой парой стояла физ-ра. Любимым развлечением Ноздри, помимо песен и организации бивака было: вытопить жир из пустой банки с тушёнкой и украдкой плеснуть его в костёр (следовал кратковременный форсаж пламени, вверх поднимался сноп искр и все орали). Вторым номером было: нагреть пустую пластиковую, закрытую пробкой баклагу до момента затвердения, а потом тихо метнуть её в пламя. Происходил взрыв с мощным хлопком. Позже мы подрывали пустые баллончики для горелок. 13 января в училище отмечался день рождения тренера и застолье длилось несколько дней. Помимо леса я не напрягаясь осваивал профессию сборщика летательных аппаратов, играл в КВН и волочился за девчонками.
Где-то в середине зимы Надя- Марина позвала меня к себе в гости. Мы приехали к ней с Бубелом. В двухкомнатной норе с двумя комнатами уже присутствовали подруги и друзья хозяйки. На кровати возлежал Сергейчик и курил. Было удивительно весело и до известной степени целомудренно. Мы пили вино, пели песни, слушали Цоя на старом кассетном магнитофоне. Кассета была, как сейчас помню марки «МК».
В один из дней, когда по радио " МДС" читали фантастику, Надя нажала на кнопку "рекорд". То, что записалось мы слушали каждый вечер под чай и макароны, (жрать было особо нечего). Так я и познакомился с первой частью трилогии Успенского " Там, где нам нет". За окном валил снег, а мы сидели в полумраке и слушали про Жихаря. Наутро шли в училище, а в выходные пилили в леса. Ветер шумел в соснах, ботинки промокали, но нам было весело. К миру реальному прибавилось Замирье, где не было ни времени, ни пространства.