Что может сравниться по силе эмоционального воздействия с историей краткой жизни и мучительной смерти пятилетнего Непомука Шнейдевейна из 45-ой главы романа Томаса Манна «Доктор Фаустус»? Привыкнуть невозможно, даже после многократного прочтения.
Эволюционное приобретение человека – зеркальные нейроны – наделило его способностью к сопереживанию. Благодаря этому дару природы, человеку не нужно самому испытывать боль, обиду, страх, бессилие, чтобы понять чувства другого. Не обязательно наблюдать вживую, мозг в равной степени восприимчив и к событиям, описываемым в литературе или посредством музыкального искусства.
Сцены гибели героев является мощнейшей психологической основой оперного искусства. Разыгрываемая трагедия позволяет зрителю познать летальные ощущения и при этом остаться в живых. Примеры? Они есть у меня.
У Петра Ильича Чайковского в «Евгении Онегине» молодой поэт Владимир Ленский погибает на дуэли в финале пятой картины. Это слишком рано. Слушатель не успевает проникнуться любовью к персонажу, к тому же второстепенному. Большее впечатление производит не его смерть, а два тонких момента ей предшествующие. Это великолепный тональный переход в «полном любовной чепухи» ариозо «Куда, куда, куда вы удалились …», именно тогда становится откровенно жалко глупого юношу, загубившего свою жизнь из-за пустяка. И заключительная часть дуэта с Онегиным, в точке схождения голосов:
… Не засмеяться ль нам, пока
Не обагрилася рука,
Не разойтись ли полюбовно?
Нет! Нет! Нет! Нет!
В этот момент над сценой (и в головах слушателей) незримыми буквами пылает слово «Тщетность».
В «Пиковой даме» накал страстей значительно выше. Из трёх смертей оперы особенно убедительно получилось самоубийство Лизы, когда Герман в порыве безумия отвергает девушку и убегает в игорный дом. Крик Лизы полон обречённости: «Погиб он, погиб, а вместе с ним и я!» Оркестр отвечает невероятно торжествующим гулом: на фоне могучего арпеджированного tremolo всех струнных валторны и тромбоны величественно интонируют маршеобразный мотив страшной судьбы Лизы. Она бросается в воду Зимней канавки.
В финале оперы атмосфера предсмертных галлюцинаций покончившего с собой Германа эффектно поддержана заупокойным хором. Как отмечает Борис Асафьев здесь «мы остаёмся над чёрной зияющей дырой, над провалом в бездну отчаяния». Над трупом Германа реет образ любящей Лизы.
«Иоланта», последняя опера композитора. Стоп! В «Иоланте» все остались живы. Композитор, начиная работу над оперой, писал: «найден сюжет, где я докажу всему миру, что любовники должны оставаться живы в оперных финалах …» Но альтернативный финал был бы значительно пронзительнее. Мне кажется, что сцена с прозревшей Иолантой, оплакивающей казнённого Водемона производила бы не меньшее впечатление, чем их бессмертный диалог в кульминации оперы. С реплики Водемона «Вы мне предстали как виденье» начинаются пятнадцать минут душераздирающих признаний и ошеломляющих откровений. Пётр Ильич сдержал обещание написать такую оперу, «что все будут плакать». Даже без трагического финала.
Дорогой читатель, чтобы не затеряться в Океане Нот - сохраните себе постоянно пополняющийся каталог статей, нарративов и видео.
При комментировании, пожалуйста, будьте вежливы!