В пивном баре громадного парома Silja Line, шедшего ночью из германского Травемюнде в шведский Треллеборг, пятеро австралийских и голландских студентов изумились хором: "Ты не знаешь, что такое караоке?! Это же новое японское изобретение! Играет музыка, и на экране постепенно появляется текст, который надо петь".
Экран переливался разными цветами; картинки и тем более видео отсутствовали: дело было летом 1992 года. Я, конечно, исполнил с зарубежными товарищами на публику несколько битловских эвергринов — ночь, подходящие напитки, молодость, всё понятно, — однако заявления о японскости и новизне изобретения меня удивили.
Года с 1969-го и до, скажем, 1973-го я регулярно сталкивался с караоке в Таврическом саду (да-да, том самом историческом саду в центре Ленинграда). Сначала моя детсадовская группа, а потом и группа продлённого дня в начальной школе во время регулярных прогулок приходили к эстраде — традиционной сцене под ракушкой-навесом. Вне зависимости от погоды, в самые промозглые и студёные дни посередине там сидел на колченогом стуле навсегда пьяный баянист в старом толстом пальто и митенках — перчатках без пальцев. На авансцене стояла бесформенная тётка, тоже укутанная для всех сезонов сразу. В руках она держала несколько листов ватмана (формат позже стали называть А2), склеенных встык и сложенных гармошкой. Плоскость этой стопки была обращена к нам — зрителям, стоявшим перед сценой. На бумаге зеленели писанные тушью крупные буквы:
Не печалься о сыне,
Злую долю кляня.
По горящей России
Он торопит коня...
Парочка предпочитала песни из советских кинофильмов. Баянист рвал меха и наяривал по кнопкам, тётка сиплым голосом заводила шлягер из фильма "Неуловимые мстители", мы подпевали. Добравшись до последней строчки куплета, тётка чуть приседала, делала неуловимое движение руками, — и под первым листом гармошки, вывалившись, повисал второй лист с припевом:
...Если снова над миром грянет гром,
Небо вспыхнет огнём, —
Вы нам только шепните,
Мы на помощь придём.
То есть за двадцать с хвостиком лет до новейшего японского изобретения, модного среди молодых путешественников начала 1990-х на многоэтажных паромах, я уже крепко дружил с караоке — для мальчика из центра Ленинграда это было в порядке вещей...
...а по прошествии ещё скольких-то лет я натолкнулся у Светония в "Жизни двенадцати цезарей" на интересное замечание про Нерона, который часами выступал с вокальными номерами в древнеримских театрах. Трудно сказать, насколько был он хорош, — аудиозаписей не осталось, мнения современников расходятся, и обидеть артиста может всякий, — но Светоний пишет, что цезарь объяснял свою тягу к огромному стечению публики так: "Чего никто не слышит, того никто не ценит".
Нерон хорошо понимал в маркетинге с пиаром и почти 2000 лет назад сформулировал базовый принцип караоке. Хотя у Светония сказано, что цезарь использовал греческую поговорку — и, стало быть, эта мудрость ещё древнее 😊