Найти тему
Половинка Луны

Иран 60-х на страницах журнала Vogue и в воспоминаниях маленькой девочки

Привет! Я получила хорошие отклики на статью о серии фотографий Генри Кларка 1966-го года. Она не была единственной в своём роде. Сегодня мы перенесёмся на три года вперёд, в дореволюционный Иран. Но рассказывать о нём вам будет очевидец.

Это палитра, возвращает меня в прошлое. Лазурит и малахит на Марисе Беренсон. Шарф цвета чистейшего изумруда, обвивающий платье из органзы на Лорен Хаттон. Пыльно-розовый цвет ширазской розы, бирюзовый купол, расцветающий из серого кирпича.

Всего через два года после того, как в 1969 году в Иране Генри Кларк снял серию фотографий “Мода в персидско-голубых садах Солнца", мы с мамой оказались на Большом базаре Тегерана, чтобы купить ткань в подарок на мой пятый день рождения: вуаль в иранском стиле - чадру. Я помню треск люминесцентных ламп, переполненные павильоны, рулоны ткани, сложенные от пола до потолка. Тогда, до иранской революции 1978-го и 79-го годов, чадры были не просто чёрной униформой последователей аятоллы, они были невероятно разнообразны, их оттенки варьировались от голубовато-серого до жжено-оранжевого. Я выбрала отрез с психоделическим узором пейсли, головокружительную смесь сине-зелёных павлиньих завитков. Мы отнесли ткань к портному, который сшил из неё настоящую чадру, со каймой, которая заставляла ткань качаться, и придавала ей вес. Она мне так понравилось, что я спала в ней в ту ночь - тёплое и слегка приторное ощущение, похожее на обволакивающие объятия любимой двоюродной бабушки.

Мне было всего 4 года, когда моя семья переехала из Сент-Луиса в Тегеран - мы были частью той волны американцев, которые приехали жить в страну в начале 1970-х. Мой отец прибыл по Программе Фулбрайта, чтобы преподавать право в Тегеранском Университете, а мама, профессор литературы, нашла работу в колледже Pars, преподавая Шекспира иранским студентам. В тот год Шах Мохаммед Реза Пехлеви устроил то, что аятолла Хомейни назвал “праздником дьявола”: вечеринку в кондиционированных палатках Персеполя, такую грандиозную, что даже уговорили флориста из Версаля создать сад из роз в кишащей скорпионами пустыне. Гости пили Château Lafite Rothschild, а на собаке императора Эфиопии был ошейник с бриллиантами.

Как и многие иранцы, мои родители не одобряли вечеринку Шаха стоимостью 200 миллионов долларов и его стремление к Западу. Даже будучи привилегированными иностранцами, они не могли игнорировать признаки чего-то прогнившего в государстве Шаха. Ходили слухи, что глава тайной полиции был студентом на курсе уголовного права моего отца. Когда моя мать преподавала "Короля Лира", её ученики шепотом обсуждали пьесу о старом и слабом монархе.

Я же не обращала на всё это внимания. Не зная ни слова на фарси и почти глухая к нюансам иранских жестов, я была ослеплена фактурами: гладкой прохладой бирюзовых плиток, почерневшей корочкой горячего наана, только что из печи, и, прежде всего, тем, что носили иранские женщины. В Сент-Луисе я предпочитала платья в обтяжку из "Сакс" и юбки из "Харродс" - донашивала их за нашими богатыми кузинами из Чикаго. В Тегеране же я открыла для себя драму драпировок и вуалей, дамасских туфель с блестками и юбок, таких длинных, что они волочились по полу. Помню моей матери говорили, что настоящие женщины одеваются или как принцессы, или как кочевницы, или же носят чадру.

Так что моя чадра была чем-то вроде костюма. Это было необходимостью, так как мои родители хотели увидеть Куму, шиитский центр религиозного обучения. "Морока какая-то" - ворчала мама, надевая свою чадру. Мне же нравилась эта морока, и я демонстративно снова и снова поправляла свою чадру, чувствуя себя одновременно изящной и яркой, будто даже воздух вокруг меня был заряжен чем-то безымянным, но мощным.

Я, конечно, не могла знать о политике, отягощающей эту вуаль. Оглядываясь назад я понимаю, что пропасть между чадрой простых иранок и импортным западным шиком, в который облачался правящий класс, намекала на глубокие разногласия, которые в итоге привели к революции. Я не замечала, что женщины, жившие в нашем процветающем районе Северного Тегерана, никогда не носили чадры, только их служанки. С моей лучшей подругой Тарой мы обожали играть в "иранских дам". Тара была наполовину иранкой, дочерью тегеранского архитектора, который влюбился в её мать, когда они оба учились в Беркли. Мы с подругой вместе сидели на корточках у стены в ее саду, щурились на солнце, заворачиваясь в чадры, как это делали деревенские женщины.

Меж тем наши американские мамы в мини-юбках и с непокрытыми волосами хотели выглядеть как Лорен Хаттон и Мариса Беренсон. Моя мать носила тяжелые серебряные украшения и хлопковые ткани ручной работы. Мать Тары, Карен, с ее каштановыми кудрями, ровными белыми зубами и искрящимися медными глазами, была так же красива, как модели в журнале Vogue моей мамы. Но я этого не замечала: без чадры или длинной юбки ей не хватало силы и таинственности.

Когда мы выезжали из Тегерана и ехали по сельской местности, то видели, как кашкайские кочевницы пасли свои стада или ставили шатры. Они носили не чадры, а тюрбаны, юбки с золотыми нитками и яркие цвета. Мы с Тарой потребовали, чтобы наши мамы сшили нам платья принцесс из таких же тканей. Моим рождественским подарком в тот год была кукла кашкайского кочевника. Она была из твердого пластика, и ее блёстки царапали мне кожу, но она, как и чадра, спала со мной в моей кровати.

Диснеевские мультфильмы "Спящая Красавица" и "Белоснежка" крутили кинотеатре "Ледяной дворец", и мы умоляли наших мам сводить нас туда. Потом на смену игре в иранских дам пришли бесконечные игры в Белоснежку. Мы обе соперничали за главную роль, которая заключалась в том, чтобы встать на кровать, откусить яблоко, а потом упасть в беспамятстве. При удачном падении, волосы рассыпались по подушке, усиливая эффект полной беспомощности.

Другой нашей героиней была жена шаха, Императрица Фарах. Её властное совершенство отражалось на официальных портретах, в каждом магазине, банке и офисе. Она больше походила на кинозвезду,чем на жену вождя. В нашей местной пекарне она появилась в качестве королевской супруги, в синем поясе и бриллиантовой диадеме. В банке она чопорно сидела в костюме от кутюр на краешке золоченого стула, окруженная своими сыновьями в темно-синих блейзерах и дочерью с широкой розовой повязкой на голове. Моя любимая фотография была сделана на коронации, где она была одета в горностаевую мантию и носила корону больше, чем в любой из моих сказок.

В молодости Фарах изучала архитектуру в Париже, где ее познакомили с шахом за чаем в иранском посольстве. Через несколько месяцев они поженились. На свадьбу она надела платье Ив Сен-Лоран и 2-х килограммовую тиару Гарри Уинстона. Этот день она отметила, выпустив из клеток на свободу 150 соловьев.

Режим продвигал Фарах как идеальную женщину, и я полностью купилась на это. Только у таких королев, как она, и у таких девушек, как Тара и я, хватало времени и здравого смысла натягивать горностаевые мантии низ ковров, чтобы их короновали. Какое тяжелое, восхитительное бремя - поддерживать драму быть женщиной, исполняя обряды молчания, покорности и совершенства!

Наши матери, только что прочитавшие Бетти Фридан (известная феминистка), не хотели играть роли в таких страстных пьесах. Довольно скоро я тоже перестала. Когда наш год в Иране закончился, и мы вернулись в Сент-Луис, я упаковала чадру, сменила платья на клёши и настояла на том, чтобы поиграть с мальчиками в футбол.

Вскоре я узнала, что женственность-это не столько невинность, сколько опыт, не столько стремление сохранить себя драгоценной и отстранённой, сколько стремление объединиться со всеми остальными. Мне было 10 лет, когда мы с родителями смотрели по телевизору как тысячи женщин в чадрах протестуют против режима Шаха. Я поняла, что чадра - это не просто кусок ткани, а политическое заявление. Два года спустя революционеры свергли шаха и его императрицу, сказочная принцесса перестала существовать. В реальном мире короны должны были быть заслуженными.

Карла Пауэр-автор книги "Если бы океаны были чернилами: Невероятная дружба и Путешествие к сердцу Корана" (на русский язык не переведена), финалистка Пулитцеровской премии 2016-го года в области научной литературы и Национальной книжной премии За научную литературу 2015-го года.
Перевод автора канала, оригинал здесь