Марина вышла из детского сада, держа за руку дочку, вприпрыжку семенившую рядом. Настроение было непонятное: позвонил муж и сказал, чтобы она немедленно выезжала к нему. Корабль уже прибыл в базу, и тем офицерам, и мичманам, у кого семьи с ними, дают квартиры. Марина оставалась в Севастополе после того, как большой спасатель «Карпаты» после четырех лет выполнения задачи на Черноморском флоте взял курс обратно, на Север.
Она вместе с другими женами проводила корабль с Приморского бульвара, стоя на берегу напротив памятника затопленным кораблям. «Карпаты», выходя из бухты, прогудели длинным гудком и, набирая скорость, вскоре скрылись из вида. Женщины постояли немного и разошлись по своим делам.
Марина понялась к Графской пристани, прошла через площадь мимо Нахимова. Этот город стал ей таким близким, почти родным. Это синее море, белый город, зеленые парки, аллеи, скверы, цветы круглый год на клумбах, газонах, каштаны и, конечно, платаны. Через аллею, состоящую из платанов, Марина каждый день идет с работы. Весной их листья распускаются очень быстро, а осенью устилают дорожки плотным ковром. Дочка любит собирать их и подбрасывать вверх или загребать ногами, бегая по аллеям Малахова кургана.
Скоро придется расстаться с городом, с теплым морем, с этими платанами и каштанами и вернуться опять к другому морю – холодному и суровому, которое не бывает таким синим даже в самую солнечную погоду.
Нужно было срочно уволиться с работы, выписаться, сдать взятые а прокате телевизор и холодильник, купить билеты на поезд.
Следующие после звонка три дня прошли в суете и хлопотах. И вот, наконец, завтра отъезд. Марина решила еще раз искупаться в море, хотя был уже конец октября. Она пришла на любимое место в Угольной бухте, разделась. Море приняло ее спокойно, с легкой прохладцей. Марина с удовольствием поплавала в прохладной воде, вышла на берег, растерлась полотенцем. Прощай, море! Прощай, Севастополь! Теперь она будет приезжать сюда как курортница, в отпуск.
Поезд №8 «Севастополь-Ленинград» под звуки «Славянки» отошел от перрона. Вот и кончилась южная жизнь. Кончились южные зимы с цветами на газонах, с цветущим в феврале миндалем.
В уме Марины родились строчки стихов:
Отзвучала «Славянка»
На южном вокзале,
Откатился в вагоны
Чемоданный прилив,
И уже не припомнить,
Чего не сказали
И что сказано было
Под этот мотив.
А в окошке вагонном
Точно в раме картина:
Горы, солнце и стройных
Кипарисов отряд.
Море тускло блеснуло,
Как кусочек сатина,
И гудок тепловоза
Улетает назад.
В окне действительно просинели последние кусочки Угольной бухты, с ее песчаным пляжем, промелькнули деревья Аполлоновой балки, Инкерман, и поезд взял курс на север.
Впереди трое суток пути с пересадкой в Ленинграде.
За окном мелькали южные пейзажи, уже покрытые золотом осени, пирамидальные тополя еще не сбросили листву,
В Ленинграде было сыро и холодно, здесь уже была осень. Не золотая, как в Севастополе, а серая, с серым асфальтом, мокрыми домами, мокрыми листьями на перроне, мокрыми зонтиками спешащих людей, согнувшихся под этими зонтиками. Через несколько часов ожидания Марина с дочкой уже сидели в вагоне «Арктики», фирменного поезда, который шел на Север.
После Петрозаводска за окнами вагона замелькал снег. Сначала небольшими островками на сопках, затем плотным ковром на всем пространстве. Это был Север.
Муж встречал на вокзале. Выйдя из поезда, Марина отметила, что снега здесь уже много.
- Сегодня погода хорошая, вам повезло. А вчера был такой шторм, с зарядами.
Настроение было таким же пасмурным, несмотря на радость встречи с мужем. Дочка тоже была тихой и даже печальной.
Муж подхватил чемодан, повел их к машине, стоявшей на площади у вокзала. Матрос, сидевший за рулем, быстро вышел, взял чемодан и сумки, уложил все в багажник, и они поехали.
- Как доехали? – спросил муж. – Не замерзли? Как в поезде было?
- Все хорошо, вагон купейный, теплый. А куда мы едем?- спросила Марина.
-Пока в гостиницу,- проговорил Олег. – А потом посмотрим, должны дать квартиру.
- Ты же говорил, что вопрос с квартирой - уже решенный вопрос.
- Ну говорил. Обещали... Дом еще не сдали.
В гостинице позволили жить только неделю, а потом пришлось съехать, так как возвращались представители кораблестроителей, прибористов, работавших на кораблях флота. Муж пришел в гостиницу с матросом, взял чемодан и повел на корабль. Товарищ, с которым он жил в каюте, перешел в другую, и Надежда с четырехлетней дочкой остались в каюте. Муж сказал, чтобы они не бродили по кораблю, ведь не положено на нем находиться семье. Если командир узнает, придется уходить, а куда уйдешь – это не юг, где снять квартиру можно в два счета.
Через неделю о том, что на корабле живет семья одного офицера, знал почти весь экипаж, за исключением командира. Дочка выучила все команды по корабельной радиотрансляции – радио не выключалось в каюте никогда – и порой спрашивала:
- А мы тоже пойдем на зарядку брюки-голый торс? А почему мы еще не принимаем пищу? А почему приборка уже большая? Она выросла?
В кают-компании у нее было свое место, ей подкладывали кожаную подушку, чтобы было удобнее за столом.
Услышав команду «Команде обедать!», она сразу говорила:
- Ну вот, надо идти обедать! Командир командует, значит, надо выполнять.