А в прошлом преподавали не литературу, а словесность. Это немного пошире и немного не так. Школы у нас долгое время открывались в основном при монастырях, и обучение в них имело практическую направленность. И велось по старым методикам.
А началось это ещё в Древней Греции. Детей учили грамоте (читать и писать) на письменных образцах. Разбирать эти образцы, обнаруживать в них повторяющиеся приёмы и использовать их уже в своих текстах. Тексты образцов были двух типов. Одни описывали реальные события, другие изображали события выдуманные.
Все словесные сочинения, связанные с реальностью (исторические, политические, судебные) именовались Риторикой. Софисты практиковали обучение красноречию, создавали руководства. Труды Аристотеля, Цицерона, Квинтилиана надолго станут и образцами и учебниками. Труды отцов церкви, средневековых монахов и их полемики расширят арсенал приёмов и практик риторики. В российских школах именно духовные полемики использовались при обучении риторике (Митрополит Илларион, Кирилл Туровский, Епифаний Премудрый). В 18-м веке значительный вклад в риторику внёс Ломоносов.
Сочинения, описывающие события выдуманные именовались Поэтикой (у нас- Пиитикой). В "Азбуковниках" 16-го - 17-го веков (своеобразных хрестоматиях, содержащих и практические сведения и художественные тексты, появляются первые советы, как писать вирши. В "Грамматике" Мелетия Смотрицкого (1619) есть раздел о стихосложении.
То есть при изучении словесности на Руси была ориентация на практическое использование получаемых знаний. Для этой цели и изучали образцы. Где, когда и почему изучение образцов превратилось в самоцель, неизвестно. Впрочем, почему - догадаться легко. Творить труднее, чем просто повторять заученное. И учителю , и ученику. Постепенно и риторика, и поэтика сменяются схоластикой.
Образцов становится всё больше. Учебный предмет раскалывается: русский язык и литература разделяются. Предмет уроков языка - сам язык как самоцель. Всё меньше становится сочинений, всё больше диктантов. Предметом литературы становятся произведения классиков. Идут годы. В ранг классиков переходит всё больше писателей. Идут споры, кого включать в школьную программу образцов.
В Царскосельском Лицее латинскую и русскую словесность преподавал Николай Фёдорович Кошанский, полиглот, поэт, автор учебников "Общая риторика" и "Частная риторика". Его яркие лекции благодарно вспоминают слушатели. но в воспоминаниях лицеистов их практическая работа сводилась к переводам латинских текстов на русский язык. На какое-то время его заменяет Александр Иванович Галич и несоразмерно со своим кратким пребыванием в Лицее занимает в памяти лицеистов гораздо большее место. А ничего особенного он не делает. Неформальное общение, подталкивание к творчеству, творческие задания. Где-то в упоминаемых мной мемуарах я встречал слова о том, что в Лицее кто только не писал стихов - все писали. Это и есть нормальная жизнь словесности.
У Николая Гумилёва есть стихотворение "Слово". а в нём вывод:
Но забыли мы, что осиянно
Только слово средь земных тревог,
И в Евангелии от Иоанна
Сказано, что Слово это - Бог.
Мы ему поставили пределом
Скудные пределы естества.
И, как пчелы в улье опустелом,
Дурно пахнут мертвые слова.
"Скудные пределы естества" - это пределы самого слова, вырванного из контекста, лишённого смысловой и эмоциональной связи с другими, умерщвлённого. Может быть хватит убивать слово, убивать словесность анализом ради анализа? Грамматического анализа в преподавании русского языка. Литературоведческого анализа в преподавании литературы. Изначально анализ требовался для творчества. Чтоб понять образец и оттолкнуться от него. А когда творчество ушло, осталась только вивисекция. Членёнка. Труп убитого шедевра. И мы будем призывать любить литературу? Любить труп. Простите, но это извращение.
Можно ли знать всю мировую литературу? А зачем? Зачем мы вталкиваем в школьную программу всё новых авторов и всё новые имена? Чтобы использовать их опыт, их умения и научиться делать так же. Теперь понятно, зачем в школьной программе Солженицын? Его опыт стал востребованным.
Если бы решал я, то оставил бы в программе 5-6 имён. Отталкиваясь от произведений этих авторов мы учились бы выстраивать мысль, подбирать нужные слова, находить действенную тональность, учились глаголом жечь сердца людей. И непременно одно из этих имён должен выбрать сам учитель. Своё любимое. Наиболее близкое, понятное и живое для него.
Раз уж я везде всовываю свои воспоминания (это у меня возрастное), то и здесь не премину. В 8-м классе у нас один год преподавала литературу Ольга Петровна Богуславская. Потом она уехала. Позже я даже пытался искать её, но не нашёл. Она вела у нас в школе литературный кружок (это была новинка для нашей школы). И в общем-то не совсем кружок. Просто раз в неделю кучка желающих приходила в школу к пяти часам вечера, и Ольга Петровна пересказывала нам прочитанные ею истории о Шерлоке Холмсе. Конан-Дойл нам тогда был недоступен ( не знаю, по каким соображениям: идеологическим , или экономическим, да и знать не хочу: тогда в нашей глубинке нам многое было недоступно). Но она знала и рассказывала. А ещё она читала нам свои любимые стихи. Маяковского. И за Маяковского ей самая сердечная моя благодарность. Он стал моим.
А в преподавании русского языка все примеры и упражнения я брал бы не у авторов учебников, а у писателей для осмысления структуры слова, структуры фразы. Потихонечку воссоединяя целостность словесности. Основная форма урока - дискуссия, риторика. Основная форма заданий на уроках словесности - сочинение. В стихах, и в прозе. В виде заявления или объявления. В виде поздравления или обвинения. Где там суды над Евгением Онегиным из 20-х годов? КВНы и капустники? Литературные дуэли? Конкурсы стенгазет? Это всё старые приёмчики. А сколько новых творческих форм может появиться, когда само творчество и станет целью уроков словесности!
Вот как-то так, мне кажется.