Или, по крайней мере, мог ли СССР дожить до сегодняшнего дня и остаться жизнеспособным конкурентом США?
В 1969 году советский диссидент Андрей Амальрик написал эссе под названием " выживет ли Советский Союз до 1984 года?"Он предсказал гибель советской системы, скорее всего, в результате конфликта с Китаем. Амальрик, как оказалось, ошибался насчет войны с Китаем, но он был только в стороне от конца СССР на несколько лет. В то время никто не воспринимал Амальрика всерьез; мне поручили его книгу, как и большинству молодых аспирантов по советским делам, в первую очередь для критики. Сегодня люди, почти не помнящие тот период, воспринимают распад СССР как очередной неизбежный исторический момент.
Но разве это должно было случиться? Мог ли Советский Союз выиграть холодную войну? Или, по крайней мере, мог ли Советский Союз дожить до сегодняшнего дня и остаться жизнеспособным конкурентом Соединенным Штатам, празднуя 100-летие российской революции в 2017 году или столетие основания Союза Советских Социалистических Республик в 2022 году?
Особенно для многих моих младших учеников победа возглавляемой американцами коалиции демократий теперь кажется естественным завершением борьбы, которая на самом деле не была такой уж опасной и исход которой был предопределен. Но для людей, которые сражались в холодной войне, было много дней, когда все это казалось намного более тонким. Было много моментов, когда этот планетарный конфликт—как я назвал его в книге 2003 года, борьба за “завоевание мира”-с Советским Союзом казался близким к завершению. Имея это в виду, давайте рассмотрим пять исторических периодов, когда различные варианты выбора могли бы привести если не к глобальной победе, то, по крайней мере, к выживанию и шансу на борьбу за давно ушедшую Землю Советов.
1938: Сталин не убивает всех умных коммунистов
Был ли сталинизм неизбежным результатом советского эксперимента? Это то, о чем историки советского периода давно любят спорить, и здесь это не будет улажено. Но нельзя отрицать, что сталинские чистки Советской Армии и Коммунистической партии поразили некоторых из лучших и самых ярких представителей поколения революции. Вскоре после того, как лидер большевиков Сергей Киров был расстрелян (по секретному приказу Сталина) в Ленинграде в 1934 году, Сталин инициировал циклон убийств и репрессий, который уничтожил в основном воображаемых врагов в партии и армии.
Чтобы заменить весь этот убитый талант, Сталин продвигал молодых людей с небольшим опытом (но чья лояльность теперь не подлежала сомнению) на позиции большого авторитета. Западные советологи называли этих людей "классом 38-го года", потому что после окончания чисток в 1938 году они заняли руководящие должности, чтобы заменить расстрелянных. Это привело к странным кадровым ситуациям; в армии, например, Сталин уничтожил так много офицеров, что военные академии пришлось заканчивать раньше, когда нацисты напали в 1941 году. Молодые двадцатилетние люди, которые могли бы быть лейтенантами, внезапно получили высшие чины в звании майоров, полковников и даже генералов.
В этой партии молодым гражданским лицам, которые были выдвинуты на первый план, не хватало не только опыта, но и смелости и инициативы. На самом деле у них был только один важный навык: они знали, как выжить в сталинской России. Их чувство самосохранения сослужило бы им хорошую службу в повседневной рутине советской жизни, но у них не было ни видения, ни способности справляться с кризисами. Сталин, подобно древнегреческим солонам, срубил самые высокие стебли пшеницы на своем поле, и все, что осталось, - это посредственность, которая привела к Никите Хрущеву, Леониду Брежневу и множеству других, заслуженно забытых некомпетентных людей.
Могло ли убитое поколение большевиков спасти СССР? Если Вы читаете классическую книгу Стивена Коэна "Бухарин и большевистская революция", вы, конечно, можете так подумать. Другие возражают, что без Сталина Советский Союз никогда бы не пережил Вторую Мировую войну (некоторые из нас, конечно, могут возразить, что идиотизм и неуместная эгоистичность Сталина также помогли разжечь эту войну.) Тем не менее, если предположить, что Гитлер потерпел поражение, Советский Союз, по крайней мере, вступил бы в 1950-е годы с закаленными в боях революционерами у руля, а не осторожными бюрократами, которые протаранили все это в землю.
Перед смертью Сталин предупредил свое ближайшее окружение, что без него они будут беспомощны, как котята. Он был прав—но только потому, что сделал все возможное, чтобы убедиться в этом.
1947: Трумэн теряет самообладание
В ранней истории Холодной войны 1949 год выглядит действительно плохим: Советы взорвали свою первую ядерную бомбу, и Китай вышел из-под обломков мировой войны и гражданской борьбы в Азии как крупнейшая коммунистическая держава в мире. Запад к этому моменту уже неоднократно сталкивался с советскими вызовами: Сталин, теперь контролирующий несколько завоеванных европейских государств (включая четверть Германии), уже пытался оставить войска в Иране в 1946 году, среди прочих дерзких игр. Никого не нужно было убеждать в том, что НАТО, сформированное во время annus horribilis Запада в 1949 году, было хорошей идеей. Лидеры политического истеблишмента США, такие как Пол Нитце, уже предупреждали о гибели, разрабатывая такие документы, как NSC-68, и нападение Северной Кореи на Южную Корею годом позже сделало такие предупреждения пророческими.
Однако настоящее испытание американских нервов пришло двумя годами раньше. В 1947 году президент Гарри Трумэн должен был решить, действительно ли Америка собирается занять место Британии в качестве постколониального полицейского Европы. Греция находилась в разгаре гражданской войны с коммунистическими повстанцами. Другие части Западной Европы, сломленные духом и обанкротившиеся после двух мировых войн за тридцать лет, также созрели для революции и завоеваний. Руководитель советской идеологии Андрей Жданов провозгласил тезис о" двух лагерях", в котором для остального мира было только два варианта—социализм или капитализм. Осколки были на месте. Все, что было необходимо для советского наступления, - это отступление американцев.
Представьте себе, что в 1947 году Трумэн отказывается от греков. Он тянет Америку домой, как в политическом, так и в военном отношении. Это означает, среди прочего, что План Маршалла никогда не реализуется. Это также означает, что Трумэну никогда не придется отвечать на блокаду Берлина, потому что блокада никогда не произойдет: без американского руководства валютные реформы в западных зонах Германии никогда не состоятся. Федеративная Республика Германия так и не была создана, и с западными зонами, оставленными гнить в экономической разрухе, они, вероятно, со временем станут жертвой советской "помощи".
Точно так же Трумэн решает, что отделение Америки от Европы означает отсутствие вмешательства ЦРУ в итальянские выборы в 1948 году. Италия (как и несчастная Чехословакия в том же году) втягивается в Советскую орбиту, избирая коммунистов. Франция, уже ставшая домом для сильной Коммунистической партии, следует этому примеру. Греческие коммунисты, не встречая сопротивления, завершают свое завоевание, и железный занавес теперь простирается от Ла-Манша до Эгейского моря и через него до Японского моря.
НАТО никогда не формируется. Остается некая версия "особых отношений" Америки с Соединенным Королевством, когда Америка и Британское Содружество сталкиваются с Европой, управляемой открыто или по доверенности из кремлевских покоев Сталина. Переполненный ресурсами Европы, Сталин строит империю, которая длится, и Америка остается морской державой, оставленной патрулировать моря со своими британскими, канадскими и австралийскими друзьями—главным образом, чтобы сделать мир безопасным для коммунистического судоходства.
Конечно, Трумэн действительно окунулся в соревнование холодной войны, и Советский шанс на победу ускользнул еще на четверть века. Демократы или республиканцы, президенты США после Трумэна были преданными холодными воинами. Америка и Европа, сделав свои первые нерешительные шаги в 1949 году в качестве союза, вскоре стали ядерным дикобразом, на которого Советы могли напасть только на свой страх и риск.
Что может быть лучше, чтобы помочь американцам отпраздновать свое двухсотлетие, чем атаковать и разрушать их глобальные альянсы, а затем победить их в войне без шуток?
Это, я признаю, домашнее животное раздражение, когда молодые люди говорят о том, что в Америке в двадцать первом веке "все самое худшее", скулеж, который мгновенно идентифицирует говорящего как кого-то, кто либо не испытал, либо не помнит 1970-х. Если бы советы собирались нас уничтожить, середина 1970-х годов была бы временем для этого.
Рассмотрим Западный пейзаж 1976 года. В течение двух лет Америкой управлял Джеральд Форд, очень приятный и способный человек, которого никто не избирал, и чье имя в то время было неразрывно связано с помилованием его почти импичментированного предшественника Ричарда Никсона. Хотя Форд сохранил за собой пост госсекретаря Никсона Генри Киссинджера, политика Никсона-Киссинджера по разрядке отношений с СССР была настолько широко воспринята другими американцами как провал—который придал смелости, а не сдержал Москву, что Форд в конечном итоге запретил это слово в Белом доме.
Если подумать, никто не избирал вице-президента Форда, поскольку сам Форд занял этот пост, когда второй номер Никсона, Спиро Агню, также ушел в отставку с позором. Таким образом, Белый дом был занят двумя людьми, единственной связью которых с американским народом были некоторые слушания по утверждению Сената. (Как говорит вымышленный Фрэнк Андервуд, принимая присягу вице-президента в серии "Карточный домик": "демократия так переоценена.")
У себя на родине американская экономика потерпела крах. Нефтяные эмбарго и деиндустриализация, среди прочих проблем, создали "стагфляцию", состояние высокой инфляции, высокой безработицы и низкого роста, которое так редко встречается, что мы даже не используем это слово больше. С середины 1970-х до начала 1980-х годов процентные ставки оставались поразительно высокими, достигнув в 1980 году захватывающего дух 21 процента, или примерно в шесть раз выше, чем сегодня, что делало кредиты на жилье и автомобили недоступными для обычных американцев. (Примечание для моих студентов: мой первый студенческий заем в 1979 году составлял 13,5 процента, что сегодня было бы расценено как ростовщичество. Я не проливал по тебе слез.)
За границей Соединенные Штаты были изгнаны из Вьетнама в 1975 году коалицией коммунистических государств, включая СССР. В том же году президенту Форду пришлось буквально лететь в Брюссель, чтобы умолять НАТО остаться вместе. Американские военные, великая боевая сила, штурмовавшая пляжи Франции всего тридцать лет назад, представляла собой горячий беспорядок, изобиловавший наркотиками и преступностью, и отягощенный слишком большим количеством людей, единственным выходом для которых была тюрьма. (Один из моих друзей, ныне в отставке, был командиром роты в армии США в Германии в тот период; дела обстояли настолько плохо,что офицеры не входили в казармы людей, которыми они командовали ночью, не имея оружия.) Многие мужчины и женщины с отличием служили в Вооруженных силах США в 1970-е годы, но мы не могли выбрать, кто из них окажется на передовой, если Советы позвонят в колокол.
Так почему бы не напасть? Советам было не по силам создать какую-то ложную предпосылку, возможно, связанную с их кровной враждой с немцами, и нанести удар в самое сердце Центральной Европы, предпочтительно в разгар зимы. Один сильный, короткий, жестокий удар, и НАТО разлетается вдребезги, как расколотое стекло. Американцы отступают. Немцы отступают в дом за домом обороны от вторжения Советов. (Как все прошло в прошлый раз?) Поляки и восточные немцы, хотя и не являются друзьями России, подпитываются пропагандой Варшавского договора и возглавляются офицерами, которые не прочь немного отомстить западным немцам по их собственным причинам, и они воюют.
Бельгийцы сдаются, французы не хотят в этом участвовать, датчан и норвежцев предупреждают не вмешиваться. Греки и турки, занятые борьбой друг с другом с 1974 года, почти не замечают этого. Только британская армия на Рейне держится-и то недолго.
Америка стоит особняком.
Но подождите, вы говорите: Форд никогда бы этого не допустил. Мы бы применили ядерное оружие и уничтожили эти вторгшиеся советские танковые колонны, а потом дали бы Москве хорошенько подумать, стоит ли это Армагеддона.
Может быть. Или, может быть, с распадом НАТО, дезертирством союзников и советами, направившими тысячи высокоточных ядерных боеголовок на Северную Америку, мы сделали бы то, что должны были сделать, и приняли бы сделку, передав Европу ее новым хозяевам. Президент США, никем не избранный, возможно, не считал себя вправе обрушить ядерную катастрофу на миллионы людей, которые имели мало голоса в его власти.
И после Вьетнама, волнений 1960-х и краха американской мечты в 1970-х, возможно, мы бы сдались, потому что в глубине души мы чувствовали, что заслужили поражение.
В 1985 году человек по имени Григорий Романов попытался стать советским лидером. Ужасный и злобный Советский ястреб (и, по-видимому, неуравновешенный алкоголик), он вполне мог спровоцировать Третью Мировую Войну, и какое-то время он, казалось, намеревался это сделать. Он опоздал: к тому времени Америка и ее союзники восстановили свою уверенность—и свою силу—в то время как СССР потерял свой путь, политический и военный. По мере того как 1970-е годы подходили к концу, исчезал и последний явный шанс на советскую военную победу над Западом.
1979: Ленин держится подальше от джунглей
Леонид Брежнев не был самым умным человеком. Когда мы, наконец, раскрыли его дневники, они были в основном о таких вещах, как его вес и его охотничьи поездки. (Напротив, Рональд Рейган, долгое время карикатурно изображаемый как болван, ежедневно писал в журнале и выпускал исторические записи о своей администрации.) Брежнев тоже не был большим коммунистом: он коллекционировал автомобили и драгоценности, гонялся за девушками и вообще вовсю веселился. В советском анекдоте той эпохи мать Брежнева с беспокойством оглядывает все его роскошества, а когда сын спрашивает, Что случилось, она говорит: "Леонид, все это очень мило, но что ты будешь делать, если вернутся коммунисты?"
Как и большинство посредственных людей, пришедших к власти в послевоенном Советском Союзе (см. "Класс 38-го года" выше), Брежнев верил в советскую систему, насколько он ее понимал. В конце концов, это было довольно хорошо для него, и после поражения США во Вьетнаме и последующего краха внешней политики США в середине 1970-х годов он и его помощники провели СССР через драматический и непродуманный период имперского перенапряжения, кульминацией которого стало катастрофическое решение вторгнуться в Афганистан в 1979 году.
Однако до этого огромного оплошности советы чувствовали, что они были в рулоне. Как позже писал советник Горбачева Александр Яковлев, " советское руководство того времени действовало несколько слепо. Достаточно было, например, любому африканскому диктатору заявить о своей "социалистической ориентации". . . чтобы помощь была практически гарантирована."Брежнев действительно сказал своему ближнему кругу в какой-то момент: "зачем смотреть, даже в джунглях они хотят жить, как Ленин!”
Но это не помешало СССР вкладывать деньги-драгоценную твердую валюту, которую они едва могли себе позволить, - в один провальный проект Третьего мира за другим. В некоторых местах, это имело смысл. Куба, например, была коммунистическим театром прямо на пороге США и занозой в боку Вашингтона. Но Эфиопия? Никарагуа? Даже Гренада, где Советы действительно считали, что они добавляют еще одну страну к несуществующему Карибскому социалистическому Содружеству? Это были фантастически дорогие тщеславные проекты, затеянные советскими лидерами, которые понятия не имели, как работают законы экономики, и которые не понимали, что финансовая дуэль с Западом, даже возглавляемая неудачливыми Соединенными Штатами, была ужасной идеей.
В некотором смысле вторжение в Афганистан было намного хуже, чем участие США во Вьетнаме. Вашингтон ввязался в медленную эскалацию, которая поглотила нас в войне, которую мы сначала думали выиграть. Советское вторжение, напротив, было совершенно безнадежным, и советские лидеры знали об этом еще до того, как вошли. У нас есть записи их встреч, и мы точно знаем, что они сказали: они беспокоились, что каким-то образом Афганистан (как Египет в 1970-х годах) перевернется и присоединится к западной команде. Они знали, что вторжение не сработает, но они также не знали, что еще можно сделать, поэтому они все равно заказали его.
Опять же, советская экономика не могла себе этого позволить. Большинство оценок советского экономического роста предполагают, что советская экономика остановилась в середине 1970-х годов—другими словами, как раз тогда, когда они чувствовали свой экспансионистский овес и, по словам бывшего главного советского политического советника, "пьянствовали" на оружии. Возможно, период консолидации, реформ и внутренней реорганизации был бы лучшей идеей. Но для этого потребовалось бы, чтобы Советский Союз в то время возглавляли люди дальновидные и способные (и женщины тоже, которых никогда не было в советском руководстве). И с тех пор, как Сталин убил всех этих парней раньше...ну, вы поняли идею.
Когда протестующие собрались на площади Тяньаньмэнь в 1989 году, старые красные Китая назвали это "контрреволюцией" и послали танки. Тем временем они дали понять, что экономическая либерализация может продолжаться и в других странах, тем самым предложив китайскому народу сделку: остаться с нами и разбогатеть, или выступить против нас и получить пулю. Разве Михаил Горбачев не мог сделать то же самое?
Ну, в каком-то смысле он так и сделал. К сожалению, "в некотором смысле" в значительной степени описывает, как Горбачев делал все во время своего короткого пребывания в качестве советского лидера. Он попытался немного подавить и немного либерализовать, немного того и немного этого. Западным поклонникам неприятно это признавать, но основная проблема в том, что Михаил Горбачев не знал, что делает. Наставник людей, оставшихся после Сталина—я уже упоминал класс 38-го года?—он был и остается до мозга костей продуктом советской системы.
Справедливости ради, к 1985 году, возможно, было уже слишком поздно для Горбачева и для СССР. И у Горбачева была уникальная проблема, которой не было у китайцев: система восточноевропейских альянсов, страдающая от социалистического гнета и бесхозяйственности. Но, по крайней мере, теоретически возможно, что после пленума ЦК КПСС в начале 1987 года или позже, во время 19-й партийной конференции в 1988 году, Горбачев мог бы установить закон: я буду использовать силу, и я буду использовать рынок, и вы, люди там, можете выбрать, какой из них я использую больше.
Проблема для Горбачева заключалась в том, что некоторые из его злейших врагов в советском режиме были также военными и полицейскими, которые должны были бы выйти и начать стрелять в людей, если бы он отдал приказ. Ясно, что они были готовы сделать это, как они показали, убивая демонстрантов в Прибалтике и в Грузии, инциденты, над которыми Горбачев теперь утверждает, что он не имел никакого контроля. (Ну, кто же тогда заведовал этим местом, Михаил Сергеевич?) Были ли они готовы сделать это для Горбачева-другой вопрос.
Китайский соблазн, как с точки зрения силы, так и финансов, обсуждался в Москве на протяжении всего позднесоветского периода, но Кремль не знал, как заставить его работать, возможно, потому, что он был неосуществим. Она требовала, чтобы люди в советских республиках сами делали свой выбор на рынке, в то же время строго соблюдая лояльность к партии, в которую советские граждане много лет назад потеряли веру. В конце концов Горбачев пал жертвой высокомерной риторики своих большевистских предшественников: они поклялись, что их Федерация является добровольным объединением государств, и это утверждение может оставаться в силе лишь до тех пор, пока оно не будет проверено.
Когда пришло время либо открыть советскую экономику, либо подавить советское инакомыслие, Горбачев не сделал ни того, ни другого и вместо этого придумал себе новый пост “президента СССР”, как будто только титул мог остановить центробежные силы, которые он сам привел в движение. Это могло бы объяснить, почему, когда он баллотировался на пост президента новой Российской Федерации в 1990-х годах, он получил колоссальные 386 000 голосов из миллионов поданных. Он может быть популярен на Западе, но русские знают беспомощного Советского бюрократа, когда видят его. Западу повезло, что он был на дежурстве, когда советский проект застопорился.
В конце концов, я признаю здесь свою предвзятость: я думаю, что Советский Союз пал, потому что советская идея была так же безумно неосуществима, как нацистская, Императорская японская, наполеоновская и другие мечты об имперском завоевании. (Политика США также сыграла свою роль, особенно в определении того, рухнул ли СССР внутрь или взорвался наружу.) Советский Союз, как однажды выразился бывший советский офицер, а позже русский историк Дмитрий Волкогонов, был вылуплен кучкой злобных, но неэффективных интеллектуалов, которые понятия не имели, как управлять страной. Вскоре они набросились друг на друга, и в конце концов революция съела своих собственных детей.
Я не верю, что Троцкий, Киров или Бухарин могли спасти Советский Союз, потому что СССР был основан на лжи в самом его основании. Мы все можем радоваться тому, что история и, возможно, намек на божественное провидение устранили здесь все альтернативные пути. Но нам лучше подумать о них, потому что мы снова сталкиваемся с врагами за океаном, преданными разрушению наших идей и ценностей. Они не так опасны, как старый Советский Союз, но они так же привержены нашему уничтожению. К счастью для нас, мы столкнулись с худшим—и победили.