Глава восьмая. По душам
Часть восьмая
Отмечая, что он слушает её, проникновенно продолжала:
— Вот скажи, Ванечка, ты когда человека по лицу ударяешь...
— Бьёшь, — внушительно поправил он.
— А — ну да... — кивнула согласно. — Вот когда ты человека в лицо бьёшь, разве внутри тебя нет жалости к нему, к его боли? Даже самой малой?..
— Во-первых, — внушительно пояснил он и улыбнулся её наивности, — бьют не только по лицу... Бьют и в другие места... В тех местах и побольнее бывает... Во-вторых, я бью тех, кто нападает — либо на меня, либо на других... А тот, кто нападает, — он ведь всегда к ответной боли готов должен быть... Зачем же жалеть его? Ещё сволочей конченых бью — этих сам Бог велел казнить. Их жалеть — себе и всем дороже... В-третьих, заметь, и тех и других я бью не из-за угла и не в спину... Так Уж устроено: не я — так меня, не мы, так нас сомнут. Где же, в каких местах в себе жалость держать? Жалость — не помощник ни в войне, ни в Драке. Пусть уж лучше власть силы во мне все места занимает. Уважаю Ум и силу... Так уж устроен я в этом мире...
— Если в глобальном разрезе на мир глянуть — то же самое ведь... Ну почему страны, которые исторически принято называть великими, стремятся не к миру на земных пространствах, а к войнам? Та же, к примеру, Америка... Ну, везде и во всём господствовать рвётся! Стало быть, нарывается... Страна, наживающая себе врагов... Их заносчивость и амбиции всех уже достали! Так и будет, но до той поры, пока её, Америки, мужчины ни ощутят ноздрями, на своей территории, запах зажаренных в пекле войны тел своих жён и детей... Да пока запах собственной жареной шкуры ни ощутят... Вот тогда вряд ли их правительства решатся задираться к другим государствам — своих мужчин побоится... Вывод: дать кому-то почувствовать их мужчинам этот запах, как наши предки подали этот запах мужчинам Гитлера... Ну, как-то так...
И неожиданно оживился:
— Но далось мне понять сейчас, не зря так устроилось в мире — не зря ты и я вместе, не зря твоя добродетель и милосердие, да мои жёсткость и сила в обнимку идут. Иначе, упадёт одна — и другая повалится. Добродетель и милосердие — это родник. Он поит жёсткость и силу некой духовностью, не даёт впасть в жестокость. А сила, в свою очередь, хранит родник милосердия, добродетели и духовности от слюны выродков, сил зла и разрушений... А? Как тебе такой расклад? Так что, Дашутка, смирись с таким раскладом, как с данностью. Ведь смирились же люди, что жизнь и смерть всегда вместе идут... Смех и слёзы — тоже вместе... Радость и горе — тоже... Любовь и разлука... И ничего с этим не поделаешь сегодня... И ещё долго, думаю, ничего с этим поделать нельзя будет... А там — кто знает? — жизнь покажет, кто прав был: твоя власть милосердия и добродетели или моя власть жёсткости и силы?
... И не дано было пока знать ему, что смысл его же идеи о единении добродетели с жёсткостью силы, — на примерах единения смерти и жизни, любви и разлуки, — не раз напомнит о себе, угнетая судьбу испытаниями. И не сразу дано будет познать, что не только зло обладает силой, но и добродетель не лишена её...
Дашутку же жалел сейчас. Жалел искренне. Верным сердцем хранил её беззащитность, как верный пёс хранит путь слепого.
Она же, природой своей пронизанная даром утончённых, нервных ощущений предвидения и проникновения в жизнь других, как бы уже познавала тревогу за будущую судьбу его. Но ещё не познала, как этим воспользоваться, направленно распорядиться и управлять. А потому с болезненной тревогой понимала, что слаба пока для того, чтобы хранить судьбу Ванечки своего влиянием собственной, необыкновенной, мало познанной воли. От этого часто уединялась, замыкалась в себе, таким образом заставляя сознание работать над познанием подсознания — с навязчивой целью объединить их однажды и заставить благородно работать вместе...
Чувствуя, что Ванечка ждёт её ответ, согласия или несогласия с ним, промолчала и на этот раз, поглубже пряча любовь к нему, дав понять тем самым, что очередной раз соглашается с его мужской логикой и рассудительностью.
━━━━━━━━━━━━━━ ⊙ ━━━━━━━━━━━━━━