Первые главы: 1) В станице 2) Отчаяние 3) Побег 4) Катерина 5) Осень 6) Надежда 7) На ярмарке 8) Столкновения 9) Подлость 10) Последствия скандала 11) Похищение 12) Схватка в степи 13) Тревоги 14) Джут 15) Радостные дни 16) Тяжёлые воспоминания 17) Соперницы 18) Масленица 19) Весна 20) Переезд на летнее кочевье 21) Свадьба 22) У озера 23) Важные вести 24) Улов 25) Новый дом 26) Сыновья 27) Разлука 28) Семейные радости 29) Старший сын 30) Выстрел 31) Исцеление 32) Перемены 33) Сенокос 34) Заботы 35) Обида 36) Неожиданный гость 37) Встреча 38) Война
Время действия - 1916 год.
В апреле, как только просохли дороги, из дальней дали, из-под Гурьева, что при впадении Урала в Каспий, приехал старик, глава богатого и знатного рода, знакомый с Есимом ещё по встречам в Ханской ставке. В 1876 году Орда* перешла перешла в подчинение Астраханской губернии, большой суд биев был отменён ещё раньше, и поводов для встреч с тех давних пор не было.
________
Орда*, Букеевская Орда - казахское ханство в составе Российской Империи
________
Старика сопровождали сыновья и внуки, и приехали они к Есиму сватать Рукию, слава о красоте и добром нраве которой шла по степи. Жених девушке очень понравился, и она была совсем не против выйти за него замуж, пусть даже так далеко от родного дома.
В начале июня жених с родственниками приехали в дом Есима снова, теперь уже чтобы сыграть свадьбу. Отпраздновали счастливое событие очень пышно, со всеми возможными развлечениями и удовольствиями, а по окончании торжеств невеста с богатым караваном приданого отправилась в аул мужа.
Дуня скучала по своей девочке, украдкой плакала, но воли слезам не давала, чтобы не навлечь беды. Что ж, у матерей судьба такая – разлетаются дети по свету, и ничего с этим не поделаешь. Залиха и Кабидулла тоже скучать не давали.
А страна тем временем воевала, и война явно затягивалась. На рынках взлетели цены, города жестоко страдали от продовольственного дефицита, закрывались мелкие предприятия, на фабриках и заводах за станки встали женщины и дети.
Не легче было и крестьянам. Мобилизация оторвала от сохи самое трудоспособное население деревень, изымались лошади. Не поступал новый сельхозинвентарь, а старый приходил в негодность. Сильно сократились посевные площади. Только налоги росли всё больше.
Война не обошла стороной и казахов. Они тоже почувствовали на себе все её тяготы – и рост налогов, и увеличение цен, и реквизицию скота. Среди степняков росло недовольство, искусно подогреваемое разъезжавшими по аулам агитаторами, призывавшими к неподчинению властям и бунту. Подливали масла в огонь свои же баи и волостные управители, грабившие бедняков под видом увеличения налогов. Свои грабили своих, умело обвиняя при этом русскую администрацию.
25 июня Николай II подписал указ «о реквизиции инородцев» в возрасте от 19 до 43 лет на тыловые работы в прифронтовых районах, и это послужило поводом к началу восстания. 4 июля волнения вспыхнули в Ходженте, следом загорелся весь Туркестанский край, где работали протурецкие, прогерманские и китайские агитаторы. Людям говорили, что царское правительство под видом посылки на работу хочет уничтожить самое здоровое население мусульман, поставив их впереди своих войск, где германцы всех перебьют. А потом русские займут освободившиеся земли. Восстание перекинулось на Семиречье. К казахам присоединились уйгуры и дунгане.
Шла война, и русских в крае почти не было. На огромной территории стояли разрозненные казачьи сотни и запасные роты. Защищать русские посёлки от восставших было некому. Мирные жители – старики, женщины, дети – попали под удар опьяневших от безнаказанности бандитов и дезертиров. Люди погибали, подвергаясь страшным, изуверским мучениям.
Нурали пришёл в ужас, когда весть о восстании дошла до него. Он понимал, что ситуация, словно степной пожар, вышла из-под контроля. Понимал он и то, что обернётся это большими жертвами с обеих сторон.
В октябре восстание в Семиречье было жестоко подавлено, но продолжалось в других областях. По сути, царскому правительству пришлось вести войну на два фронта – второй был у себя в тылу.
Составлять списки мобилизуемых на тыловые работы пришлось и Нурали, как волостному управителю. Как только в канцелярию пришёл приказ на мобилизацию, аулы заволновались. Засновали по юртам агитаторы и провокаторы.
В доме бедняка Аймжана даже столкнулись двое. Один, чистый и ухоженный, явно образованный казах, утверждал:
- Это не наша война. Русский царь сам ввязался в эту войну, пусть сам и расхлёбывает. Германцы? Какие германцы? Никаким германцам казахи не нужны, никто до наших степей не дойдёт, и мы не должны воевать. Наших парней хотят поставить безоружными под огонь. Наши самые лучшие джигиты погибнут.
- Это верно, - говорил ему второй, бедно одетый, прищуривая и без того узкие глаза, за припухлыми веками, - только скажи, чего хочешь ты?
- Наша партия требует отмены мобилизации, возвращения тех, кто уже был отправлен на фронт. Мы требуем полной автономии казахов в составе Империи, чтобы мы на своих землях стали хозяевами, чтобы те, кто живёт на наших землях, имели не больше прав, чем мы, - бойко рапортовал ухоженный. Он явно умел говорить, и выступал он не первый раз.
Аульчане одобрительно загудели:
- Верно, правильно! Уж очень много их развелось, переселенцев-то! И нас совсем прижали!
- Так-так, - усмехнулся узкоглазый, - Значит, о казахах беспокоишься, господин? Ты вот чистенький сидишь, явно богатый человек, образование в русской гимназии получил.
- Да, - высокомерно поднял короткий нос ухоженный, - Я образованный человек. Я изучал историю нашего народа, и знаю, что говорю. Во главе нашей партии стоят только образованные люди, которые понимают, как лучше жить казахам. Доверьтесь им, и мы снова станем великими.
- Ну, а как мы будем жить, когда получим автономию? – спросил узкоглазый, со значением поиграв бровями слушателям. Аульчане насторожились.
- Так же, как жили наши предки! По законам Тауке-хана!
- Ну, так значит, всё будет по-прежнему? Вот мой дед, был бедняк, бился, старался, но разбогатеть так и не смог. Сгинул на царской каторге. Мой отец тоже бедняк, он тоже богатства не добыл, умер, простудившись зимой в степи. Значит, если я вас поддержу, я так и останусь бедным? А твои дети будут чистенькими ходить?
- Что же, такова твоя судьба. Если бы ты был батыр, хорошо служил своему баю, ты бы разбогател! – высокомерно ответил ухоженный.
- Ну, нет! Мои дед и отец хорошо служили, только ничего хорошего не заработали. Земляки, вы слышите? Вы как хлебали нужду, так и будете в нищете жить! Волостные составляют списки на мобилизацию, а своих детей они туда включили? Нет! Детей муллы включили? Нет! Кого-то из байских детей записали? Нет! Только ваши дети будут погибать!
Аульчане зашумели:
- А что же делать? Как нам быть?
- Нужно менять власть! Нужно освободиться от воли баев и мулл! Мы, бедняки, должны сами решать, как нам жить!
- Верно, верно! – волновались степняки.
И хотя спор между двумя агитаторами продолжался ещё долго, и сказано было много, аульчане поняли одно – их детей отправляют на смерть, а дети богачей останутся дома.
Через два дня Нурали собрал у волостного правления людей, чтобы объявить им о предстоящей мобилизации и о том, как это будет проходить. Сказав людям всё, что было необходимо, он уже повернулся, чтобы уйти, как услышал брошенные ему вслед слова:
- А своих-то сыновей, небось, не посылаешь.
Нурали замер. Постоял, подумал. Повернулся к притихшей толпе и сказал:
- Хорошо, я включу своего сына Алибая в списки! Он будет вместе с другими джигитами! – и в полной тишине удалился в правление.
На следующий день к нему приехали разгневанные управители из других волостей:
- Что ты делаешь, безумец? Зачем ты включил своего сына в список? А нам теперь что делать? Мы записывать своих детей на фронт не собираемся!
- Это ваше право, вы решаете, кого отправлять! – спокойно ответил им Нурали.
- Ты лучше нас захотел быть? Ты постоянно делаешь всё поперек нас! Хочешь быть своим для батраков? Они тебе спасибо не скажут, не надейся! – кричали в бешенстве чиновники, - Исключай Алибая из списков!
- Я своего слова не меняю! – ледяным тоном сказал Нурали.
Приближался день отправки на фронт. Выли в аулах женщины, глухо роптали родственники мобилизуемых, степняки волновались. По-прежнему активно работали агитаторы. За несколько дней до отправки от горя скончалась мать одного из парней. И это переполнило чашу терпения казахов. Разгневанная толпа ринулась к волостному управлению. В считанные минуты было разгромлено здание канцелярии, сожжены все документы, избиты служащие.
Нурали, узнав о нападении, поскакал к управлению. Толпа бесновалась, изрыгала проклятия, визжала и крушила всё, что попадалось под руку. Увидев волостного, кто-то закричал:
- Вот он, он виноват! Он дал русским согласие отправить нас на фронт!
И обезумевшие люди кинулись к Нурали...
...
Дуняша сидела на ковре в доме старшего сына и смотрела на его истерзанное тело. Наплывающие слёзы мешали, туманили взгляд, и Дуня сердилась, вытирала их платочком и смотрела, смотрела на любимое лицо, чтобы запечатлеть навсегда его образ в своей памяти.
Её мальчик, её первенец! Маленький, упругий, как мячик. Он так чудесно пах молочком, и был такой славный и любимый! Нежность наполняла душу матери, но взгляд натыкался на измученное лицо, и чувство непоправимости произошедшего, отчаяние охватывало её.
Вошёл враз одряхлевший Есим. Слезящимися глазами посмотрел на сына, упал ему на грудь, простонал: «Сынок!!!»
Замерли в молчании люди, уважая родительское горе. Но Есим лежал слишком долго, и это тревожило. Подошёл Ерали, тронул отца за плечо:
- Отец! – и вдруг закричал, затормошил безжизненное тело, - Отец!!!
Но не слышал его уже Есим. Он шёл вслед за сыном к ногам Всевышнего.
Окончание следует... (Ссылка на первые главы в начале поста)
Если вам понравилась история, ставьте лайк, подписывайтесь на наш канал, чтобы не пропустить продолжения! Больше рассказов можно прочитать на канале Чаинки (внизу ленты 29 коротких рассказов)
