Про неё говорили, что она просто боялась стареть. Как дикари верят, что, поедая сильного врага, забирают его силу, так и Эржебет Батори хотела забрать молодость и жизненную силу у этих бессчётных крестьянских и дворянских девиц. Отсюда вампиризм и купание в крови – видимо, придуманные гораздо позже. И отсюда же – откусывание кусков плоти – увы, реальное. А ещё – отрезание, сжигание, замораживание, избиение… Знали бы девушки, привлечённые в замок возможностью заработать или научиться хорошим манерам, какие пытки готовит им эта знатная женщина, мать шестерых детей… Это потом, когда слухи о творимых в замке зверствах вовсю ползли по округе, мало кто льстился на разнообразные посулы, и слугам графини, вероятно, приходилось выходить на ночную охоту. А поначалу жертвы приходили сами, не слыша в грохоте закрывшихся за спиной ворот знака беды. Интересно, сколько проходило времени между прибытием девушки в замок и рождением страха и безнадёжного отчаяния? Чувств, что сквозят из каждой ноты посвящённого графине альбома гениальных англичан Cradle of Filth.
Но действительно ли Эржебет Батори хотела вечной молодости, или это наша попытка придать смысл бессмысленному? Действительно ли тогда, на рубеже XVI-XVII веков, так же боялись старения тела, как и сейчас? Для человека средневекового христианского мировоззрения тело – пристанище души, её темница, и разрушение тела есть в то же время освобождение души. Только после того, как душу изгнали из тела, оно стало прежде всего инструментом гедонистического наслаждения. В такой системе ценностей старение означает потерю телом функциональных свойств и конкурентных преимуществ перед более молодыми и прекрасными телами. Отсюда наш страх старения и преклонение перед молодостью, которую хочется длить и длить вечно. Но была ли эта система ценностей характерна для графини, или мы приписываем её Эржебет, говоря тем самым больше о себе, чем о ней? Не есть ли та лёгкость, с какой она решалась на насилие, выражением, напротив, глубочайшего презрения к телу? Резать, кромсать, колоть иглами и морить голодом – будешь ли ты делать это с тем, что для тебя почти священно?
Но откинув налипшую на исторический облик графини вампирическую мифологию, современный наблюдатель остаётся один на один перед голым фактом: не только Эржебет, но и многие другие правители эпохи издыхающего Средневековья вошли в историю своей безудержной жестокостью. Нам рассказывают об Иване Грозном как об исчадии ада, но где в XVI веке было иначе? Может, в Англии, где в первую половину столетия бесчинствовал Генрих VIII? Или в Италии или Германии, подарившей нам целую россыпь самодуров на тронах мелких государств Священной римской империи? Когда Эржебет было 12 лет, случилась Варфоломеевская ночь, в ходе которой было убито около двух тысяч гугенотов, но почему же титул «кровавой графини» носит эта венгерка, а не Екатерина Медичи? Ах да, у королевы-матери были политические соображения, борьба за благополучие сыновей, почти гражданская война в форме религиозной. Тогда понятно: массовые убийства по религиозно-политическим мотивам для нас – явление рациональное, тут мы не торопимся с психиатрическими диагнозами и байками о вампиризме и чёрной магии.
А у графини Батори такого почтенного и освящённого веками прикрытия нет. Вообще никакого нет, как бы нам ни хотелось вернуть миру его упорядочивающую рациональность. Чистый и беспричинный акт: приблизить свои губы к молодой, свежей, благоухающей щеке и откусить кусочек. Ещё кусочек – от мякоти предплечья, ещё один – от полной и мягкой груди. Ударить по беззащитной плоти раз, потом ещё раз, потом ещё и ещё, до тех пор, пока молочно-телесное не превратится в иссиня-бурое. Взять изящный пальчик и загнать в него иглу, глубоко под розовый ноготь; иглы – вообще прекрасный инструмент, легко входят в любую часть тела, пока не начнут царапать кость. Запереть в темнице и не давать еды, и день за днём наблюдать за изменениями тела, потерявшего надежду выбраться на белый свет и считающего дни до освобождения хотя бы души.
Ведь это только мраморные статуи, коих за века Возрождения по всей Европе понаделали немало, не меняются от прожитых лет и неисчислимых страданий. Они совершенны, ибо воплощают ренессансный идеал гармоничного человека. Куда до него безымянным крестьянкам, останки коих и пересчитать-то не могут – то ли 80, то ли 650 – какая разница? Их преимущество – трепет жизни – слишком временно, чтобы принимать его всерьёз. Ведь жизнь можно забрать, превратив тело в объект своей безграничной власти. Нельзя властвовать только над мрамором и душой – слишком мало в них сугубо человеческого.
Знатность и богатство помогли Эржебет Батори избежать пыток и казни. Её служанкам-подельницам вырвали пальцы, а тело графини осталось неприкосновенным. Её заточили в комнате собственного замка, заложив выход камнями и оставив только отверстие для подачи пищи. Пробыла там Эржебет четыре года, так и не вздохнув больше свежего воздуха. Когда она умерла, ей было всего 54 года. Постареть кровавой графине Батори всё-таки не удалось.