Старик, с которым дружил, у которого бывал часто в гостях, рассказывал:
-Мама просто сидела в кресле, вдруг откинулась, вздохнула, и – умерла… Но она очень старая была. Да.
-И ты не почувствовал ничего потустороннего?
-Нет. Ничего…
Твоя мама говорила:
-И когда гости ушли, я отправилась мыть посуду, а потом вернулась в комнату… Тётя Саша лежала во второй, и вдруг ощутила я – свинцово, жутко – как нечто вошло в реальность квартиры, вместилось, и поняла я – она умерла…
Некогда знаменитая певица, для неё просто тётя Саша, прописала маму в Москве, когда та приехала учиться: родственницы, а какие – никак не запомнишь.
Но помнишь до деталей эту квартиру – в роскошной московской коммуналке, в не менее роскошном центре метрополии; квартиру, где прожил первые счастливейшие десять лет с молодыми папой и мамой.
Папа умер в морге.
Как?
Быстро ли?
Что увидел перед мгновением перехода, что вспомнил?
Лентой вьются странные ощущения, когда перешёл пятидесятилетний рубеж, и близость к смерти становится реальной.
Всегда думал о ней – а не больше ли, чем о жизни?
Лет в одиннадцать, плавая в жару болезни, вдруг замер от гущи багрового ужаса, заливающего мозги: где же я буду, когда меня не будет?
Всё варилось, плавилось, давило, смешивалось, комбинировалось…
Ноябрьским утром в чуть звонком от холода небе виден месяц: так чётко, будто утра нет, и продолжается его - ночное - время.
Звонко, бодро дано ощущение утра, и вместе – синеватая тьма очевидна, и месяц, словно слегка покачиваясь в вышине, острием своим отсекает нечто…
А что?
Не выразишь, верно…