Юбилейная выставка двух живописцев, организованная в 1902 году Академией художеств, вдруг получила самый неожиданный поворот.
Вместо хвалебных од поклонников Владимир Маковский и Ефим Волков были «выпороты» прилюдно будто «сорвавшимися с цепи» критиками, а на передвижничестве вообще попытались поставить жирный крест. Событие неприятное, но ожидаемое. Уже громко заявили о себе Николай Рерих, Борис Кустодиев, Александр Бенуа, и «Мир искусства» наступал на пятки слишком дотошным реалистам. Публика требовала побольше зрелищ, ярких затейливых образов, ухода от скучного быта, а передвижники принципиально не желали отказываться от народности, изрядно всем поднадоевшей.
На этой-то почве и случился конфуз, для Ефима Ефимовича Волкова ставший началом конца. Нет, конечно, он не бросил писать, ведь никуда не делись печальные болота и пыльные дороги окрестностей Петербурга. Их он писал без устали до конца своей жизни, потому что просто не мог жить без природы и своего мольберта, которые были для него, по сути, одним целым. Кстати, первая большая картина, сделавшая Волкова «знаменитым русским пейзажистом», называлась «Болото осенью». Тогда, в далёком 1872 году, «Болото..» имело ошеломляющий успех, несмотря на приглушённые краски и какой-то уж очень обыденный сюжет.
Это, собственно, и произвело самое сильное впечатление на современников, воспитанных на колоритных пейзажах Алексея Саврасова и Ивана Шишкина. Уже в первой работе Ефим Ефимович применил эффект дымки, которая так часто наблюдается в живой природе в утренние и предзакатные часы, но технически сложна в передаче. Очертания предметов как бы слегка покрываются туманной поволокой, теряя чёткость, при этом перспектива картины читается во всех деталях. Удачный дебют принёс сразу две медали, одна из которых была прислана аж со Всемирной Лондонской выставки, и, как следствие, всеобщее признание и любовь. Отныне каждое новое полотно встречалось с воодушевлением, и со временем возникла целая галерея проникновенных сельских образов с лесными опушками, таинственными озёрами, изъезженными полевыми путями.
«По дороге на пастбище», появившуюся в 1884 году, можно считать «одной из…», хотя для привычных волковских работ на этой картине чересчур людно. Целая ватага деревенских подростков отправляется в ночное, перегоняя лошадей на дальнее пастбище, и, о, чудо, присутствие детей приводит в движение каждый миллиметр холста! Затихшее на ночь ржаное поле; серое гаснущее небо, уже проводившее солнце на покой; темнеющий на краю поля лес и блестящая от липкой грязи дорога, – всё окрест замерло в недоумении, разбуженное внезапным шумом.
Стая ворон мечется в небе, ругая на чём свет беспечных пастухов, собака мчится вдогонку, напоминая о себе лаем, и далеко в вечернем чутком воздухе разносятся возбуждённые детские голоса. Не по-летнему тёплые одёжки и котомки через плечо сигналят о полной боевой готовности к холодной августовской ночи и долгим задушевным разговорам у костра. Лошади послушно топают по вязкой грязи, и даже подотставшим седокам видны очертания пастбища. Туманная дымка серой поволокой уже растушевала задний план картины, и передние всадники вступили в её зыбкие пределы. Только подвижные фигуры маленьких пастухов да лошади, помахивающие хвостами в такт шагам, мешают ночному оцепенению окончательно овладеть всем пространством холста.
Возможно, на чей-то вкус Ефим Волков был художником слишком однообразным, слишком влюблённым в неказистый русский северный пейзаж. Но любая его работа – это вдохновенная ода природе, на которую в чутком сердце зрителя всегда найдётся отклик, искренний и благодарный.