Помню совершенно отчетливо, с резкой ясностью реальности: ночью меня вызвали в лабораторию. В отделение поступил тяжелый ребенок с неясным диагнозом, и в течение примерно полутора часов я возилась с определением различных биохимических показателей. Уже рассветало, когда работа была закончена. Я выключила нашу старенькую аппаратуру и стала обходить помещения лаборатории, гася свет и запирая их на ключ.
Длинный коридор, в одном конце которого находились «наши» кабинеты, тянулся через все здание, заканчиваясь на противоположном конце приемным покоем. Было тихо. Вероятно, сестры с Приема поднялись наверх и где-то прикорнули. Коридор был пуст. Подпотолочные светильники мигали и привычно потрескивали. Через вертикальную трещину на стыке стеновых плит тянуло холодом и долетало щелканье пробудившихся уже соловьев.
Открыв дверь центрифужной, я была неприятно удивлена. Водитель Лешка и завгар сидели на лабораторном столе и пили что-то из градуированных мензурок. Сейф, стоявший у стены справа, зиял открытой дверцей, и высокая бутыль, в которой хранились наши запасы этилового спирта, стояла в вытяжном шкафу. Чернявый простодушный Лешка и хитрый, себе на уме завгар были уже до неприличия пьяны. Сначала у меня просто язык отнялся от возмущения, и я какое-то время молча смотрела на безобразников. А они растерянно и глупо улыбались с мензурками в руках.
‑ Что это? Как вы сюда попали?! – наконец закричала я.
‑ А мы з-з-за Вами приехали, Марья Васильевна! Чтобы домой отвезти. Вот, сидим. Отдыхаем…, - пролепетал Лешка.
- А сейф вы как открыли? Где ключ?
- А он в дверях торчал. Попробовали – сейф и открылся. Да мы по чуть-чуть…, – сказал хитрый завгар, протягивая ключ.
- Марш отсюда! – закричала я.
Что дверной ключ подошел к сейфу, меня почему-то не удивило, хотя и было новостью. Я схватила его, поставила бутыль на место и закрыла сейф. Пока я выключала вытяжку и центрифугу, мужички успели слинять. Когда я хватилась ключа, чтобы закрыть дверь, в моей связке, где были все ключи от кабинетов лаборатории, его не оказалось.
- Бред какой-то! – подумала я, - а где же этот, от сейфа? Может, он подойдет?
Ключа от сейфа, который я положила на стол, тоже не было. Очевидно, пьянчужки прихватили его с собой.
Их, вернее Лешку, я нашла в Приемном. Вместо завгара с ним был незнакомый длинный парень с голубыми глазами.
- Вы ключ утащили?
‑ А мы подумали, Марья Васильевна, что у вас другой есть. Этот-то ведь, запасной, сторож, видно, оставил. Видите, на нем зазубринка? На вашем ее не было.
- Нечего было ключ брать! Иди, сам закрывай теперь центрифужную! – отрезала я.
- Я и пойду! Я ведь не просто так ключ взял. Вот он, - Лешка показал на парня, ‑ художник. Он в ваш сейф мозаику из перламутра положил, невероятной красоты вещь. Ее забрать надо. Только мы через коридор не пойдем. Там сейчас главврач. Он сегодня дежурит. Через подвал пойдем, если только он, ‑ Лешка опять показал на художника, - Чупакабру заговорит.
- Какую еще Чупакабру?
- Да я так, назвал только это Чупакаброй. Черт знает, как на самом деле оно называется! Сами ведь знаете, что в подвале делается. Страшно там! – сказал Лешка, подмигивая мне одним глазом и таинственно понижая голос.
Я никогда не бывала в этом подвале в действительности, но почему-то он мне иногда снился. Во сне я все шла по захламленным ветвящимся переходам, и чем дальше в него углублялась, тем становилось страшнее. Нарастающее ощущение опасности и присутствия чего-то или кого-то жуткого и огромного наконец достигало такой силы, что я просыпалась в холодном поту. Надо сказать, что в жизни я человек спокойный и скептичный, и если чего и боящийся, то не за себя. Естественно, про свои сны я никому не рассказывала.
Лешка хихикнул. Художник, очевидно, закончил заговаривать «Чупакабру» и дергал его за рукав. Им не терпелось идти. Подозрительно поглядев на их физиономии, я сказала, что тоже сейчас пойду в лабораторию и пригляжу за ними. На спирт пусть не рассчитывают.
- Что вы, Марья Васильевна, как можно! – сказал художник, - мы только мозаику заберем.
И они стали спускаться по лестнице, ведущей в подвал.
От всей этой неразберихи с ключами, от бессонной ночи у меня страшно разболелась голова. Стало невероятно душно. Захотелось на воздух. Через Приемное я вышла на улицу и пошла вдоль здания, в расчете войти в коридор через главный подъезд. Идя, я слышала голоса Лешки и художника, явственно доносившиеся из подвала. Сначала они хохотали и переругивались, потом голоса их стали испуганными, стихли… И вдруг раздался короткий душераздирающий вопль, сменившийся полной тишиной, в которой вскоре снова зазвучали соловьиный свист и щелканье. Очевидно, заговорить «Чупакабру» художнику не удалось. Я в оцепенении остановилась, не дойдя до главного подъезда нескольких метров.
Стоя там, за кустом мокрой расцветающей сирени, холодные капли с веток которой падали мне на лицо, я увидела, как входная дверь открылась, и какие-то существа в белом, медленно ступая, вереницей прошли вдоль здания и скрылись за его углом. Что-то нехорошее было в их фигурах, но что, я не успела понять. То ли это была поразившая меня мертвенная, механическая размеренность походки, то ли странные пятна на их одежде, похожие на кровь…
***
- Да просыпайтесь же, просыпайтесь, Марья Васильевна! – через соловьиный свист и горький запах черемухи донеся до меня чей-то встревоженный голос. Кто-то хлопал меня по щекам и махал перед моим лицом тампоном с резким запахом нашатыря. Как-то рывком, сразу, я пришла в себя и уставилась на обступивших меня медиков...
Вам не приходилось удалять зуб под наркозом? Мне раньше тоже. Вот, решила попробовать. Что-то у меня с этим не очень хорошо получилось. Со слов стоматологов, еле они меня разбудили. Перепугала я их. Сначала все было прекрасно, но, когда действие препарата уже стало заканчиваться, что-то пошло не так. Ночной вызов, работа, история с ключами, шофера, художник, «Чупакабра» и вообще вся весенняя соловьиная ночь с четкостью реальности привиделись мне в какие-то несколько минут, когда, по идее, полагалось уже бодро открывать глаза. Индивидуальная реакция организма?
***
К содержанию сна: корпус нашего медучреждения построен на месте старинного, сравненного давным-давно с землей деревенского кладбища. Санитарки, дежурившие по ночам, рассказывают, что на первом этаже из-под пола доносятся иногда странные стонущие звуки.
Мой родной дед был художником. Но о нем мне известно только со слов бабушки, расставшейся с ним еще в молодости.
Лично я вообще ни в какую мистику не верю. Отчего мне в не очень приятной ситуации приснились лет 20 тому где-то сгинувший шофер Лешка, неизвестный художник и покойный завгар, о которых я никогда в жизни не вспоминала, мне совершенно не понятно. Странный какой-то сон! Еще одна непонятная «игра разума»?
***
Картинка из Pyxabay, ссылка https://cdn.pixabay.com/photo/2016/09/11/12/27/ghost-1661252_960_720.jpg