Земля оторвалась от самолета, рухнула вниз – стремительно, кувырком, покатилась куда-то назад, все быстрее, быстрее. Потом так же стремительно поднимается к самолету, бережно касается шасси. Кто-то в спешке сматывает день, разворачивает темное полотно ночи. Кто-то другой (или тот же самый) убирает снег, выпускает тепло, разбрасывает цветущее разнотравье.
Я хочу сказать, что все должно быть не так, что взлетать и опускаться должен самолет, а не земля. Не говорю. Самолет выпускает меня в длиннющий коридор, который упирается в таможенный досмотр. Признаюсь, что у меня с собой ничего нет, только воспоминания. Таможенники пристально смотрят воспоминания, находят что-то мрачное, это было со мной лет в шестнадцать – люди в форме говорят, что такое воспоминание нельзя-нельзя, я тут же показываю лицензию, ветпаспорт, и вообще, воспоминание в наморднике, на поводке, чего вам еще надо. Люди на контроле недовольно кивают мне, ладно, проходите. Садимся в такси без колес, мир несется навстречу, - я даже не говорю, что должно быть наоборот. Я устал, дорога утомляет меня, я спрашиваю – когда уже будет Лондон, мне говорят – еще не скоро, еще только пятнадцатый год нашей эры, а Лондон будет основан в сорок третьем, вы уж подождите немного…
Я жду. Я смотрю, как римляне строят крепостные стены Лондинуума, ставят ворота, у ворот – бронзовых драконов, я даже не говорю, что драконов поставили гораздо позже. Лондон проносится мимо, стучит копытами Тауэр, грохочет по рельсам Парламент. Я понимаю, что меня везут куда-то не в Лондон, а рядом, в пригороды. Так и есть, к нам приближается поместье, которое до этого паслось на вересковой пустоши. Дверь выбегает мне навстречу, открывается, я вхожу, хотя входить еще некуда, до дома далековато.
Хочу сказать – наконец-то я дома, тут же натыкаюсь на двух человек, спешащих ко мне, мужчину и женщину, хлопочут, волнуются…
- Ну, наконец-то вы пришли…
- Мы уже беспокоились…
- А… что…
- Ну, вы-то сможете разобраться с этим, не так ли?
- А да… к-конечно…
- Вы же лучший…
Понимаю, что это не мой дом, что я не дома, черт возьми, - я не дома, я еще так надеялся, что вернулся домой… Хочу сказать кому-то там, наверху, или где там, что я так не хочу, что я так не играю, что пусть это мой дом будет, пусть-пусть-пусть, ну пожа-а-а-а…
….нет, говорит кто-то, нет, не будет, это их дом, а кого их, это вам сейчас решить надо. Хозяева усаживают меня за стол, режут индейку, говорят что-то о погоде, зима в этом году рановато что-то, аж в июле пришла, побыла три дня и сбежала, и больше нет, вот уже Сочельник послезавтра, а все еще листья золотые на дворе…
А я знаю, как вы умерли, говорит мужчина женщине, у вас утечка газа в доме была. Нет, парирует женщина, это я знаю, как вы умерли, вы семгой отравились. Мужчина сердится, ну что за смерть такая, семгой отравился, недостойно как-то, ну а вы как хотите, парирует женщина, прошли времена, когда в сражениях гибли, на турнирах, сейчас вот так, семгой. Я оживляюсь, мне нравится этот мир, где больше не гибнут на войне.
А вы разберитесь, разберитесь, говорят мне, кто из них живой, а кто мертвый, а то спорят, помириться не могут, кому поместьем владеть, кому в небытие отправляться, кому что.
Ухожу в фамильный архив перебирать записи, искать правду…
.
- …Мне очень жаль, дама и господин…
Смущаюсь, кажется, что-то не то сморозил, дама и господин…
- Мне очень жаль… но…
…пауза…
- …вы оба мертвы.
- Простите? – женщина (даже не успел узнать её имя) роняет чашку, из неё почему-то рассыпаются осенние листья.
- Вы оба… умерли. Вы совершенно правы… вы отравились газом… а вы… м-м-м…
- …семгой?
- …да… Вот… можете посмотреть некрологи… - показываю пожелтевшие от времени страницы газет.
Женщина коротко всхлипывает, мужчина оторопело смотрит на меня.
- А… а чей же это тогда…
- …теперь это мое поместье… можете посмотреть документацию….
Они не хотят смотреть документацию. Они испугались, что есть, то есть – они испугались, они бы побледнели, если бы и так не были бледными до прозрачности…
- Ну… вы можете здесь остаться… я же вас… не прогоняю никуда, честное слово… Вы можете в доме остаться… жить… в своих комнатах… по вечерам чай пить будем в пять часов…
Поднимаюсь к себе.
Еще раз ворошу угли в камине, куда бросил статью про разбившийся самолет, проверяю, не осталось ли пепла.
Нет.
Ничего.
Они никогда не узнают.
Никогда.
Одергиваю рукава, чтобы никто не видел мои прозрачные руки.
Что-то еще… а… ну да… завтрак на утро заказать, там живые все-таки… пока не проголодались, не спохватились, что есть хотят, с чего бы это они есть хотят, мертвые же…
Поднимается луна – я хочу возразить, что луна не должна подниматься в небо по винтовой лестнице – отмахиваюсь, ладно, это не так уж важно в конце концов…