Глава восьмая. Тяжелый разговор
Часть четвертая
Будто судорогой подёрнуло его лицо, — он обмяк, сразу успокоенный, смешно кивнул, уже согласный:
— Да-да... И правда!.. А ведь и на самом деле — хорошо!! А я и не знал... Во, дурак был!!
— Ну вот! — улыбнулась, довольная силой внушённого добра. — А вы не верили... Теперь давайте есть!
— Давай, — опять смешно, по-детски как-то, кивнул он. Но как только отпустила она его руки и глаза, словно очнулся он от наваждения, заморгал часто-часто, тряхнул головой и потешно стал озираться вокруг, будто видел всё знакомое новыми глазами. Вдруг спохватился: — Я это самое... Я, по случаю благополучной или не благополучной с тобой встречи, бутылёк винца прихватил... Не заругаешь, дочка, ежели пропущу стаканчик с радости, да за здоровье твоё? А то и... ты пригуби — взрослая ведь...
— Не заругаю. Пейте, раз надо так. И я пригублю за здоровье ваше. Грех — за здоровье отца вина не пригубить...
Показалось, удивился он, тронутый. Посмотрел на неё недоверчиво. Не углядев подвоха, хмыкнул, довольный, — извлёк из сумки свой «бутылёк», налил себе, плеснул в стакан и ей, и, воровато зыркнув по сторонам, махом опрокинул в рот. Повеселел.
— Фу-х! — потёр он ладонью грудь через тельняшку. — Хорошо! Увлажнил, смочил душу! Ссохлась... Ублажил... И тебе спасибочки — не презрела меня...
Порезав на газетке ножичком всё, что было нужно, разложил снедь на рушничке и подсунул его к ней. И дружненько, — как всю жизнь так, — стали есть. Между делом этим, спросила ненавязчиво, щадя его успокоенность:
— От Владлены, директорши нашей, слышала, что лечили вас... Не помогло разве?
— От запоев что ли? Та лечили... Какое там лечение!... — махнул рукой. — Придурюсь, шо уже нормальный я, чтоб от ихних лекарств кишки не вывертало — и всё лечение... У меня ж водочку не брюхо просит, а Душа... А душа, я так понимаю, не лечится. Вот и пьёт она снова и снова... Да теперь вот, чую, брошу пить, дочка. Успокоила ты душеньку мою.
— А расскажите о себе, — попросила трогательно. — Так хочется знать о том, чего не знаю: о себе, о родне, о доме, о маме...
— О себе? — перестал он жевать, и на лице его образовалось недоумение.
Кивнула. Поощряюще улыбнулась.
— Да чего я о себе?.. Живу... Камень в карьерах быо... Ем... Пью. Опять живу...
— А эти гостинцы ваши, это всё с вашего двора?
— Не, — мотнул головой. — У меня ничего нема. Одни ласточки под козырьком крыши. Мёду и вина виноградного дед Гарзан дал... Промежду прочим, роднёй нам приходится. Я ему намедни машину камня на фундамент дома навалил... А он мне — вина и мёду. Да и другой харч — за то же самое... Дед твой — батя мой — помер давно... Бабка твоя по матери — тоже... И остальные... Царство им небесное... Вот так и живу — ни волк, ни человек.
— Как это, — удивилась откровению.
— Да так... Для кого — волк, а для кого, редкого, человек... Одни меня побаиваются, другие жалеют. А кличут все одинаково — «волк».
— А почему «волк»?
— А-а... — отмахнулся слегка, пропуская, сам того не заметив, грязное словцо. — Начальства хитрожопого не люблю. Оно и прозвало так. Дух во мне, вишь ли, дочка, такой, шо нельзя меня против шерсти... Уж очень я в драке злой! Лютый прямо! Вот и побаиваются меня... Силы моей... Я ведь, смолоду ещё, кукишем фокусы показывал — такая силища во мне!
— Это как же? — всё больше удивлялась она, видя в отце личность.
— Да вот так... — Он вынул из кармана пятак, положил на ладонь между указательным и средним пальцем, а большим надавил на него, будто и впрямь творил кукиш. И с тыльной стороны пальцев, сложенных в известную во всём цивилизованном мире фигуру, пятак вылез, вместе с большим пальцем, надвое сложенным... — Ну как? — похвастал он, довольный её удивлением.
— Здорово! Класс!!
— Возьми на память. — Тронутый похвалой дочери, вложил он ей в руку уже приметный пятак. — Я ещё не то могу: ложки и вилки стальные скручиваю, гвозди в доску кулаком загоняю, лом могу в узел завязать...
— А почему того деда «Тарзаном» зовут? В самом деле, имя такое?
— Та не... Прозвали так... Не сейчас это было. У нас, дело прошлое, кабаны дикие завелись как-то. А тем временем, случилось так, мы с дедом, тогда ещё не «Тарзаном», вечерком до хутора напрямки, бездорожьем шли... Под хмельком были... Да и... напоролись на лёжку ихнюю... Ну и ... попёр на нас секач, вожак, значит, кабаний, свирепый такой, жуткий, клыки — по локоть мой!!.. Я в речку сиганул с переляку, а дед Тарзан с такой скоростью на берёзку взлетел, шо у кабана-секача аж глаз закосило! А когда кабан тот от злости берёзку подрывать стал, дед на соседнюю берёзку с каким-то птичьим криком перепрыгнул!.. Во!.. Но шо характерно и поразительно, это то, шо дед Тарзан пудов семь весил, а обе берёзки с твою руку толщиной были... А не сломались!.. Через пару недель школьники на тех берёзках скворечники городили, так под пацаном восьми годков — веришь? — та берёзка обломилась, и пацан руку сломал, упавши!.. Вот с той поры и прилипло к деду — Тарзан, та и Тарзан...
━━━━━━━━━━━━━━ ⊙ ━━━━━━━━━━━━━━