В Святой земле после смерти 1 апреля 1205 г. короля Амори Лузиньяна Королевство Кипр перешло к его сыну Гуго от первого брака с иерусалимской дворянкой из влиятельного рода Ибелинов, а корона Иерусалимского королевства — Марии, старшей дочери его супруги Изабеллы Анжуйской, королевы иерусалимской, от ее второго мужа Конрада Монферратского.
Уже в который раз корона Иерусалимского королевства переходила к женщине!
После смерти матери и отчима принцесса осталась несовершеннолетней. Европейская дипломатия немедленно озаботилась поисками для нее подходящего супруга. Выбор пал на Жана де Бриенна. Уже то, что в мужья 16-летней наследнице престола палестинские бароны не смогли найти никого более знатного и значительного, чем 60-летний французский граф, говорило о бедственном положении латинского Заморья. Правда, Жан Бриеннский прославился как храбрый рыцарь, но не отличался ни военными, ни политическими талантами. Небольшое сопровождавшее его войско французов, набранное на деньги Иннокентия III, не смогло возвратить Иерусалим. У королевской четы не появилось сына, который мог бы объединить силы христиан на Востоке. Вместо долгожданного наследника-мальчика родилась дочь Изабелла-Мария (Иоланта). А молодая королева скончалась вторыми родами.
И снова иерусалимский престол перешел к жешцине, почти ребенку.
Чтобы подольститься к своему непокорному питомцу, императору Фридриху, и заинтересовать его судьбой Святой земли, папа Гонорий предложил ему в жены наследницу иерусалимского престола. Магистры всех рыцарских орденов, а также патриарх Иерусалимский и король Гуго Кипрский одобрили этот союз. Фридрих милостиво согласился на предложение, обещал защищать Иерусалимское королевство и, к удивлению многих, проявил себя более ревностным ускорителем Крестового похода, чем сам папа.
Молва о приготовлениях Фридриха разносилась повсюду и достигла даже далекой Грузии, царица которой Русудан писала папе, что ее подданные горят желанием присоединиться к крестоносному войску.
Король Жан был счастлив, заполучив в зятья императора; однако радость его продолжалась недолго.
Чтобы подчеркнуть значение заключаемого брака, император послал за невестой в Сирию 20 галер с большим штатом рыцарей и слуг. Он отправил Иоланте чудесные подарки, не забыв также ее дядьев Жана и Филиппа Ибелинов, молодой тетушки невесты Алисы и других родственников. «Все бароны, рыцари и народ готовили лучшие платья и прочее, подобающее праздненству в честь столь великой свадьбы и коронации». Изабеллу отвезли в Тир, и там архиепископ города Симон сочетал ее браком с императором через поверенного.
Прежде чем отправиться к незнакомому супругу, Иоланта навестила своих родственников на Кипре.
Хронисту Филиппу Новарскому, безусловно, был известен печальный итог этого союза, поэтому он, нагнетая напряжение, рассказывает о дурных предчувствиях, посетивших как невесту, так и ее тетку королеву Алису Кипрскую. Алиса и все другие дамы проводили девушку до моря, горько рыдая, как будто предвидя, что расстаются с Иолантой навсегда. И юная невеста, вся в слезах, прощалась с милой родиной, чувствуя, что больше никогда ее не увидит.
За свою короткую жизнь Иоланта не заявила о себе как о личности — не хватило времени. Эта 14-летняя девочка, нежная телом и не слишком развитая умом, которой выпал жребий стать супругой величайшего деятеля эпохи, была символом иерусалимской короны и, по-видимому, не более того. Поэтому о ней неизвестно практически ничего, кроме хронологических дат. Но ведь она жила, к чему-то стремилась, чего-то боялась, кого-то любила… Теперь мы этого уже не узнаем.
По прибытии в Бриндизи Иоланту встретил Фридрих, с которым она снова была обвенчана.
На старинной миниатюре мы видим жениха и невесту в императорском пурпуре; Иоланта кажется крупнее и выше ростом своего нареченного. Можно предположить, что девочка не произвела на Фридриха приятного впечатления. Иначе он не был бы так резок с ее отцом, в котором видел только брата Готье Бриеннского, воевавшего с ним за Сицилию, а следовательно, врага. Он дал понять тестю, что его время кончилось: ведь тот владел Иерусалимским королевством лишь в качестве регента при дочери, а сам прав на престол не имел. Теперь эти права намерен был осуществлять император. Предварительную договоренность о том, что королевская власть сохранится за де Бриенном пожизненно, Фридрих презрительно отмел.
Но если Иоланта не пришлась ему по вкусу, то ее сирийская кузина, дочь того самого Готье де Бриенна, привела в восхищение. В свою первую брачную ночь он, как утверждали знающие люди, взял ее силой, нисколько не заботясь о чувствах венчанной жены. Историки хранят пренебрежительное молчание о дальнейшей судьбе родственницы законной императрицы. Скорее всего, она вернулась в Палестину: известно стихотворение Фридриха, из которого ясно, что любимая — далеко.
Цветок из сирийского края,Услышь эту песню мою.В тоске о тебе изнывая,Я горестных чувств не таю.Ты сердце навек полонила,И я твой покорный слуга.Не должен я звать тебя милой,Но как же ты мне дорога!
Надо полагать, власти Жана де Бриенна хватило, чтобы убрать подальше соперницу юной императрицы (кузина родила от императора дочь Бианкафиоре, впоследствии отданную в монастырь доминиканцев). Но Иоланте это не помогло. Бедная девочка вынуждена была подчиниться правилам, введенным Фридрихом для других затворниц гарема, и разделить их участь: она больше не покидала женской половины, не появлялась на людях и не участвовала в жизни двора. Безусловно, Фридрих не допустил, чтобы женщина, принадлежавшая ему, содержалась не по-царски — это умалило бы его императорское достоинство. Разумеется, Иоланта имела какие-то собственные, пусть небольшие, средства, получила от супруга соответствующий ее титулу «утренний дар» и не испытывала нужды в яствах и напитках, красивых нарядах, женских развлечениях и подобострастных услугах. По-видимому, именно к такой жизни она привыкла и в Палестине. Фридрих не забыл о супруге и все-таки осчастливил ее своим вниманием, но скорее из чувства долга: их потомки должны были править Иерусалимским королевством. Однако ни о каком родстве душ, ни о каком совместном правлении или хотя бы о демонстрации подданным сердечного согласия речи не было.
Отец Иоланты не мог влиять на зятя: в их отношениях царила обоюдная ненависть.
Жан де Бриенн долго не женился. Но как только начал, уже не мог остановиться. Его второй супругой стала Эстефания Ламбронская, армянская принцесса из рода, соперничавшего с киликийскими Рубанидами, а затем сменившего их на престоле. Затем в 1224 г. он взял в жены Беренгарию, дочь Альфонсо Леонского и Беренгарии Кастильской, племянницу французской королевы Бланки. Возможно, эта свадьба задумывалась как попытка передать иерусалимский престол потомку Бриеннов и кастильских королей, буде он родится. Однако словно злой рок тяготел над Иерусалимским королевским домом: от этого брака появилась на свет Мария, которой впоследствии было суждено стать императрицей Константинопольской.
Иоланта родила дочь, умершую в младенчестве, поскольку сомнительно даже ее имя (Эмма?). В 1227 г. она несколько месяцев пробыла вместе с Фридрихом в Отранто, и 25 апреля 1228 г., на месяц раньше срока, на свет появился сын Конрад. Через неделю Иоланта умерла; ее погубила родовая лихорадка, проклятие той эпохи. Как говорили враги Фридриха, императрица скончалась от горя и небрежения, но, скорее всего, от одной из тех многочисленных инфекций, против которых человек Средневековья был беззащитен: недостаточная гигиена, пренебрежение асептией, незнание антисептиков, несовершенство хирургических инструментов. Несчастная Иоланта, нежизнеспособный росток знаменитых домов — Ретельского, Анжуйского, Монферратского и Бриеннского, передала свою болезненность сыну Конраду, который отличался слабым здоровьем и прожил всего 26 лет.
Несмотря на кончину супруги, Фридрих II ковал железо, пока оно горячо. Уже в марте 1229 г. он торжественно въехал в Святой град, наследство покойной Иоланты Бриеннской, чтобы короноваться за своего сына, наследника Иерусалимского королевства Конрада, ставшего королем в возрасте 8 дней. Император отбыл в Палестину с небольшим войском, не более 40 рыцарей, предоставив своему наместнику на Сицилии право враждовать или мириться с папой.
Сменивший добродушного Гонория несгибаемый папа Григорий IX, узнав об этом, чуть не умер от злости. В миру Уго, высокородный граф Сеньи, племянник великого Иннокентия III, хотя и 80-летний старик, был тверд, бескомпромиссен, энергичен, страстен и обладал несомненным политическим даром. Григорий хорошо помнил коварные уловки Фридриха во время понтификата своего дяди и решительно предал императора отлучению.
Интересы христиан на Востоке были забыты. Папа запретил палестинским франкам иметь дело с проклятым монархом.
Между тем христианский император и мусульманский владыка Египта встретились и нашли между собой много общего. Между ними не возникло непонимания, Фридрих с детства хорошо говорил на восточных диалектах; часами они просиживали за шахматной доской; днями не слезали с коней, охотясь с борзыми или ловчими птицами. Султан каирский Мелик-Камель, враждуя с султаном дамасским, предложил Фридриху, пользовавшемуся огромной популярностью среди мусульман, союз. Он планировал отдать ему Иерусалим, но на определенных условиях. Между обоими правителями начались переговоры, часто заходившие в туник. Однажды, когда Фридрих отправился купаться в водах Иордана, тамплиеры уведомили об этом Мелик-Камеля, который как раз сейчас был недоволен императором, посоветовав, как лучше захватить неосторожного монарха. Но благородный мусульманин переслал это письмо Фридриху.
Огромным авторитетом во франкской Палестине пользовался Жан Ибелин, властитель Бейрута, сын Балиана II Ибелина и Марии Комнины. Он был близок к трону, как любимый младший брат королевы Изабеллы Анжуйской; ему она и ее мужья доверяли самые важные и деликатные вопросы правления. Фридрих, пригласив к себе Жана и его детей будто бы для обсуждения дел Святой земли, без соблюдения всяких приличий захватил их, а потом таким же образом поступил с королем Кипра. Наложив руку на их государства, он получил возможность ставить условия султану.
Обстановка в христианской Палестине сильно осложнилась, но в то же время Фридрих и Мелик-Камель наконец пришли к соглашению. Императору удалось почти бескровно получить то, за что было отдано столько жизней: Иерусалим путем переговоров перешел к христианам. Без сражений Фридрих добился больше, чем любой Крестовый поход. Росчерком пера он получил Иерусалим, Вифлеем и Назарет. Султан Аль-Камил отдал ему коридор до Акры вместе с замками Тороном и Монфортом, так что христианские пилигримы могли совершенно безопасно добираться до Святого города с моря.
Со своей стороны, Фридрих оставил в руках мусульман ту часть Иерусалима, где находился район Храма, среди прочих святынь с мечетью Аль-Акса, одним из самых священных мест мусульманской веры; он обещал защиту последователям пророка, посещающим эти святыни, и перемирие на 10 лет. Он заверял, что не позволит в течение этого времени формировать отряды крестоносцев в Европе и не будет поддерживать христианских властителей Северной Сирии против Египта. Что же касается стен Иерусалима, то это осталось спорным вопросом: одни говорили, что он согласился оставить их в разрухе, другие утверждали, что имеется разрешение султана на их восстановление.
Местные бароны предпочли проигнорировать это событие. Они были вполне довольны регентством Жана Ибелина, и даже этот исключительно выгодный договор, заключенный императором, не мог склонить их на его сторону. Патриарх Жерар, покорный папе, наложил интердикт на вступление Фридриха на иерусалимский трон, и тамплиеры, госпитальеры и все местное духовенство охотно ему подчинились. Только верные императору тевтоны и два английских епископа сопровождали его в храм Гроба Господня. Фридрих не обнаружил в храме ни одного священника. Тогда, взяв корону, он сам возложил ее себе на голову.
Но коронация не прибавила ему популярности: император проявил бестактность по отношению практически ко всем высшим слоям иерусалимского общества — дворянству, духовенству, орденам.
Фридриха призывала Италия, где значительные папские силы под предводительством Жана Бриеннского, пылавшего местью и мечтавшего если не вернуть утраченный титул, то хотя бы отомстить, осаждали Капую. Преданный императору Томмазо Аччерский писал ему о кознях папы, поднявшего против него население во главе с бывшим иерусалимским королем, «который занял все гавани по морю и снабдил их лазутчиками и вооруженными людьми с тем, чтобы в случае Вашего возвращения захватить Вас и посадить в темницу!»
Фридрих простился с нелюбезными палестинскими франками и собрался в Европу. Рано утром 1 мая, когда он со свитой направлялся из своего дворца в гавань, горожане забросали его кухонными отбросами.
Палестинские бароны приписали Жану Ибелину славу освободителя Святой земли от тирании Гогенштауфена, несмотря на то, что император отнюдь не стремился посвятить свою жизнь эфемерному иерусалимскому государству.
Во время этого Крестового похода, названного впоследствии Пятым, Фридрих свел знакомство с женщиной, даже имя которой спорно: с Марией или Матильдой Антиохийской. Более о ней не известно ничего. По-видимому, она не принадлежала к правящему дому, а просто жила в Антиохии. Но эта загадочная дама родила ему сына, названного Фридрихом. Покидая Палестину, император, наряду с томами арабского перевода «Этики» Аристотеля, увозил с собой новорожденного младенца. Впоследствии Фридрих Антиохийский и его сын Конрад станут одними из самых верных и преданных борцов за интересы Швабского дома.
Фридрих весьма мало ослеплялся своими победами и о Крестовом походе, который возглавлял, отзывался в иронически-насмешливом тоне, равно изумляя мусульман и христиан.
По воспоминаниям хрониста Ф. фон Раумера, признававшего выдающиеся заслуги Фридриха Гогенннауфена, папе было нелегко объяснить свою вражду с императором.
Еще весной 1227 г. тот, помогая жителям Рима, страдавшим от голода, отправил им значительный груз с зерном и другим продовольствием. Римляне этого не забыли. У могущественной фамилии Франжипани, которая никогда не была расположена к папам, Фридрих купил их имение и им же отдал в лен безвозмездно. Теперь, когда императорский герольд с согласия сената и народа громогласно зачитал с Капитолия оправдательное письмо Фридриха, число его приверженцев увеличилось. Франжипани стали во главе друзей императора и громко порицали поступок папы. Когда Григорий, не обращая на это пи малейшего внимания, на Пасху 1228 г. еще раз произнес в церкви Святого Петра отлучение над Гогенштауфеном, освободил его подданных от присяги и лишил его владений в Апулии, сначала раздался ропот, потом крики, брань и хула, так что папа, с трудом избежав личных оскорблений, принужден был укрыться в Перудже.
По возвращении в Италию Фридрих неожиданно легко сумел разрушить планы врагов, поддерживающих де Бриеннов, — намного легче, чем подавить сопротивление папских сторонников в Заморье. Жан де Бриенн вынужден был поспешно бежать в родную Шампань, на прощание поделясь со всеми твердым убеждением, что император все-таки сын мясника.
А Фридриху в это время все удавалось. Не потому ли, что его вдохновляла любовь?
Пока императрица Иоланта Сирийская несла свою муку, Фридрих переживал новое, великое и страстное, чувство.
Благородный итальянский род маркизов Ланциа был последовательным и рьяным приверженцем Штауфенов. Его прогиббелинская ориентация привела членов семьи в окружение Фридриха, когда того еще называли «апулийское дитя». Пережив вместе с императором величие и триумф, большинство мужчин Ланциа остались верны дому Штауфенов и погибли вместе с его последними представителями.
Род Ланциа не был полностью уничтожен, его представители еще в XIX в. занимали высокие должности в Савойе.
Глава дома Гальвано, граф Фонди, был назначен Фридрихом Великим маршалом Сицилии; его сын Галеотто получил графский титул и владения ди Атти; дочь Гальвано стала женой внука императора. Рано повзрослевший Фридрих почтил своим вниманием девушку из семьи Ланциа, имя которой осталось неизвестным. Она родила ему дочь Сельваджию, впоследствии выданную Фридрихом за его преданного сторонника, свирепого падуанского тирана Эдзе-лино ди Романо.