Я лежу в своем убежище на чердаке дома 32 по Фоксинг-стрит в позе морской звезды и смотрю в отрытый люк. Ослепительно-синее небо в нем пустынно и безбрежно, ни птиц, ни облаков, словное синий квадрат Малевича. «Синий квадрат Колорадо. Эгоцентризм, как последний оплот человека прямоходящего».
С улицы доносится скрип качелей. Линор оставляла на них васильки. К утру цветы увядали. Линор, говорила, что снимает кино; ее коллекция состояла из застывшего на самом краю стола волчка, эстампа с босоногими вьетнамками, бледно-розовых тюльпанов, сломанного замка от заброшенного амбара и маминых рук. А ещё там было блюдце с красной каемкой, каждый вечер Линор наливала в него молоко и оставляла его мышам и призракам.
Линор любила истории о нераскрытых преступлениях и вафельные стаканчики из-под мороженного, само мороженное отправлялось в чашку с голубыми китами. Линор говорила, что, киты должны жить в морях и чашках для мороженного. Эта чашка неизменно доставалась мне, правда, не раньше чем мороженное превращалось в сладкую жижу, но так было ещё вкуснее. Жидкое мороженное едят только гении, так говорила Линор. С тех пор прошло много лет, я уже давно не ем жидкое мороженное, но мысль о гениях до сих пор сидит во мне занозой.
Вместо больших романов, как мечталось в детстве, я пишу рекламные тексты. Иногда я думаю, что Линор это понравилось бы. Ей нравилось крушение человеческих судеб. «Под обломками выживают сильнейшие. Слабакам не место под солнцем». На деле всё оказывается иначе. Слабаки выстраивают себе дома из обломков и счастливо доживают до глубокой старости. Сильнейшие же остаются без кола и двора, и вечно лезут на рожон.
А еше Линор утверждала, что человек умирает лишь тогда, когда перестает биться его сердце. И что оно продолжает гнать густеющую кровь вперед даже тогда, когда коченеет тело, а мозг давно мертв. Сердце сдается последним. Правда, потом, вспомнив, как умирала наша кошка, Линор добавляла, что свет в глазах все же затухает последним. Или не затухает.
Линор было десять лет и у нее были паучьи пальцы, это когда средний палец заметнее длиннее безымянного. Возможность красноречиво выражаться, не прибегая к помощи слов, в некоторых случаях бывает полезнее карьеры блестящей пианистки.
Линор плевала на красноречие и любила Луи Армстронга.
А ещё она любила изображения дам в высоких напудренных париках, живших при Людовике XIV.
- Разве смогла бы хотя бы одна вошь выжить в таком количестве извести? – вопрошала Линор, ковыряясь в мамином черничном пироге, обильно посыпанным сахарной пудрой. И тут же, наколов на кончик вилки что-то сморщенное и изюмоподобное, выносила вердикт, отправив свою находку в широко открытую пасть лабрадора по кличке Иоганн Себастьян Бах.
Красноречие давалось Линор с легкостью, которой мог позавидовать сам Черчилль. Наследственная черта, доставшаяся Линор от нашей бабули. Вы же не станете спорить с тем, что повеситься на осине в возрасте 73 лет требует определенной степени самоиронии, а если к этому прибавить ещё и болезнь Альцгеймера, то и изрядной доли жизнестойкости.
Самоирония и смекалистость была у нас в крови. Первая позволяла нам мириться с нашей семейной неказистостью, вторая удачно маскировать ее под загадочную красоту.
А потом Линор исчезла.
В день ее исчезновения нам обеим исполнилось одиннадцать лет. В то время я, как и полагалась всем красавицам, тщеславным и не очень, была гадким утенком. С красными веснушками на лбу и светло-зелеными почти прозрачными глазами. Линор было голубоглаза, белокура и, словно предчувствуя, что никогда не станет лебедем, дьявольски умна.
Продолжение следует...