Всем вредного дня!
Продолжаем рассказывать о судьбе Виктора в самое трагичное для нашей страны время.
В конце учебного года к нам на урок в восьмой класс вместе с директором школы Петром Гербуловым пришел представитель горисполкома. Урок был остановлен. Представитель вынул из папки листок бумаги и зачитал несколько фамилий. В этот список попал и я.
— Эти товарищи, — объявил представитель, — которых я назвал, должны явиться в горисполком, при себе иметь теплую одежду, сменное белье, кружку, ложку и желательно сапоги. Предупредите родителей, что поедете в Черемхово работать в шахте, добывать уголь для страны. Прошу не опаздывать.
Потом что-то добавил директор, и они пошли в другие классы.
Привезли нас в Черемхово на шахту «Кировская». Поселили в бараке, где раньше находились заключенные. Барак был огорожен высоким деревянным забором с колючей проволокой, по углам смотровые вышки. Кто-то сказал, что на этой шахте в детстве работал Сергей Миронович Киров, и после его смерти шахта была названа его именем. Эту байку приняли всерьез и пожалели бедного Сережу.
На следующий день нас опустили в шахту. По колено вода, в руках тяжелый отбойный молоток, никакой спецодежды. Добытого за день угля нам хватило только для сушки носков и ботинок. И так каждый день. Пище, которой нас кормили, даже повар затруднялся дать название.
Расстроились желудки, у некоторых заболели на ногах суставы. Мы поняли, что жить так больше нельзя, и написали жалобное письмо Вячеславу Михайловичу Молотову, но ответа не получили. Вячеславу Михайловичу было не до нас. Тогда мы решили бежать. В обеденный перерыв под забором сделали подкоп и замаскировали его полынью и крапивой, а ночью по-пластунски вылезли из «зоны» и разбежались кто куда, врассыпную, чтобы не поймали всех сразу.
Мыс Витей Смольковым спрятались в пристанционной кладовке и просидели там до утра. Утром заскочили в «колхозник», залезли на третью полку, зарылись в какие-то мешки и, слушая песню слепого фронтовика с маленькой девочкой-поводырем «Раскинулось море широко», доехали до Зимы.
Из дома не выходили — боялись, поймают.
Лето в тот год выдалось засушливым, в огороде почти ничего не росло, надо было поливать, но мама болела, и поднимать ведра из колодца ей не хватало сил. а помогать некому — папа в армии, сестра училась в Иркутске, в мединституте. Теперь хозяин я.
Отсиживаясь лома, наметил план: спасти огород, заготовить дрова и накосить сена на зиму для коровы. Но в первую очсрсль пало срочно устроиться на работу. Денег у мамы осталось на одну буханку хлеба. Вещи, привезенные из Харбина, давно проданы. Сегодня, когда стемнеет, пойду занимать очередь за хлебом.
Радость пришла неожиданно. Приехал в командировку из Заярска папа, он там служил. Приехал по своим интендантским делам и привез большую хозяйственную сумку, полную гороховой муки. В доме праздник: заварили кашу, я быстро поел и, пока папа рассказывал маме про свою службу, сбегал занял очередь за хлебом.
Номер очереди мне написали на руке химическим карандашом — 217. Этот номер я помню и сегодня. На клубе в этот день повесили афишу: «Новый художественный фильм «Человек № 217». Начало в 19 часов». Вот такое получилось совпадение.
— Это к счастью, — сказал папа. — Тебе дадут две буханки, только сделай жалобное лицо. Я тебя маленького учил делать такую гримасу!
На следующий день рано утром папа пошел по своим командировочным делам, я побежал за хлебом.
Спасибо за интерес! Ставьте лайки, делиться нашими рассказами в соцсетях.