Жил-был кукольник, и звали его Пиетро. Больше всего на свете синьор Пиетро любил своих детей. И они платили ему тем же.
Старшую дочь синьора Пиетро звали мисс Марта.
Ее блестящие черные глазки смотрели на мир с королевской надменностью и презрением капризного ребенка. Мисс Марте приходилось целыми днями просиживать перед веджвудским чайным сервизом в гостиной леди Чэмберс на пару с фарфоровым корейцем Лью, имевшем отвратительную привычку валится прямо на вытянутые ноги мисс Марты; в такие минуты тряпичное сердце мисс Марты наполнялось стыдом и мукой: кому, как ни ей было знать, что строгого покроя жакет из английского твида достоин большего. Гораздо большего. Но леди Чэмберс не желала признавать за мисс Мартой право на лучшую долю. Впрочем, мучениям мисс Марты очень скоро пришел конец: в один из августовских дней леди Чэмберс свалилась с лестницы и сломала себе шею. Через день кухарка выловила из кастрюли с супом бедного Лью.
Свою вторую дочь Пиетро назвал в честь святой Доминики, покровительницы испанских монахов и монахинь.
Вытянутая в струнку, с невероятно изящными ступнями (слоновая кость) и бледным суровым личиком, Доминик заняла почетное место между жизнеописанием Людовика IX и сборником псалмов на иврите. На этом пятачке Доминик. вероятно, простояла бы ещё очень долго, если бы однажды вечером пастор Форо, добродушный и к немалому смущению своих прихожан весьма смешливый человечек, не подавился вишневой косточкой и не рассек висок об угол малахитовой столешницы (пастор любил неброскую роскошь). К несчастью, в тот злополучный вечер пастор Форо ужинал один. Лишь утром его окоченевшее тело нашел верный садовник Джо: омочив грудь своего бездыханного возлюбленного слезами, несчастный садовник впал в глубокое беспамятство. Исчезновение куколки-монашки в холщовой рясе заметили лишь на второй день после погребения. Это решило участь бедняги Джо.
Но вернемся к нашему кукольнику. Его единственного сына звали Ричард, и бедный мальчик изо всех сил старался оказаться достойным сего королевского имени.
Сутулый и тощий, он был похож на высушенного кузнечика, сходство дополнялось тоненькими кривыми ножками. Выражение глубокой печали, почти скорби, не покидало лица Ричарда даже в Рождественский сочельник, из-под тяжелых, словно набухших слезами век загадочно и тускло поблескивали желтые глаза с поволокой. Именно из-за этих страдальческих век Ричард вероятно и был водружен на позолоченную подставку в самом центре знаменитой гостиной баронессы фон Майер, эксцентричной и богобоязненной дамы, увлекшейся на склоне лет мистицизмом и красным мулине.
Как всякая эксцентричная особа, баронесса оказалась непозволительна добра и даже расточительна. Ее неуемная щедрость достигла апогея в день, когда весь город узнал, подробности нового завещания, составленного баронессой 4 марта 1925 года. Согласно сему документу всё движимое имущество баронессы фон Майер после ее кончины передавалось в сиротский приют Святого Патрика. Этого чудачества, должно быть, не оценили племянники престарелой матрены, потому как через несколько дней, так и не успев подписать злополучного завещания, баронесса отправилась к праотцам, выкушав вместе с тушенными овощами достаточную для этой встречи дозу самого обычного мышьяка. Особняк на Мейпл-стрит перешел к капитану Сойеру, вернувшемуся на родину с чайных плантаций далекой Индии. Одинокая фигурка «печального менестреля», сразу же приглянулась шестнадцатилетней хохотушке Лиз Сойер, вследствие чего наш печальный менестрель с желтыми глазами остался на своем привычном месте в гостиной среди баронессовских пасторалей и индийских акварелей новых хозяев.
И, наконец, малышка Хоуп, самая младшая в семействе синьора Пиетро.
Я помню, как впервые увидела ее жесткие рыжие волосы, похожие на гнездо, а ее умопомрачительные ямочки на пухлых щёчках в одну секунду решили мою судьбу. Спустя год в моей жизни появился Гарри. И я влюбилась. Но мое счастливое парение в небесах длилось недолго: натура творческая и мечтательная, я иногда упускала из виду совершенно прозаические вещи, например, то, что, переходя улицу, нужно хотя бы изредка смотреть по сторонам. Конечно же, подобная рассеянность рано или поздно закончилась бы тем, чем она в конце концов и закончилась, а именно: переломом позвоночника и пожизненным возлежанием на любимой некогда тахте. Гарри бесследно исчез, а вместе с ним и мечта стать матерью его пятерых детей. Всё вернулось на круги своя. Мои книги стали лучше продаваться, а сама я превратилась в национальную героиню. Теперь по ночам, когда не спится, я слушаю милую болтовню Хоуп, которая рассказывает о своем отце, знаменитом на весь Неаполь кукольнике Пиетро. Интересно, она уже догадывается, о ком будет мой следующая книжка? Думаю, нет. Что ж, пусть до поры до времени это останется моим маленьким секретом. А теперь начнем: Жил-был кукольник, и звали его Пиетро...