Жирная, с налипшими сверху комарами и водомерками, тугая, сдавливающая, словно женское лоно, трясина обхватила ноги. Она была теплой и липкой изнутри, где сильными мышцами, будто выламывала суставы.
Жатка не успела испугаться, ее маленькое тело, почти не сопротивляясь, медленно уходило в черную жижу. В пальцах, измазанных кровянисто-алым соком клюквы, по-прежнему была зажата деревянная ручка бидончика. Девочка с приоткрытым, словно в изумлении, ртом наблюдала за тем равнодушием с которым природа убивает прежде вскормленное собственной грудью, взращенное на своем щедром теле. Вокруг было тихо и только у самой воды, кротко, вполголоса посвистывали зарянки.
На берегу ее ждала подружка, такая же тонкая тринадцатилетняя отроковица. Ростом Невешка была не выше высохшего за короткое, но жаркое лето камыша у берегов Пинеги. Ее миловидное, живое лицо было покрыто густыми веснушками, словно перепелиное яичко, а чуть выпуклые, будто вылинявшие на солнце, светло голубые глаза казались прозрачными. Вместо того, чтобы заплакать от ужаса, что ее охватил, Невешка начала смеяться. В груди что-то металось пойманным в силки зверем, билось о ребра и не могло найти покоя. Уже слезы выступили на краешках белесых ресниц.
- Ну, что же ты стоишь, Невешка!
Прозвучавший голос был так слаб, что не отозвался лесным эхом. В ответ лишь было слышно, как сыплется хвоя с темных, густых ветвей елей. Жатка задыхалась, тело все глубже уходило в трясину, опоясавшей ее почти по грудь. Невешке нужно было всего лишь добежать до выкорчеванной вместе с огромными, извилистыми корнями, черной коряге и отломив длинный и надежный прут, протянуть его на помощь. Но нечто невидимое, доселе незнакомое, мешало сделать это. Невешка чувствовала нарастающее томление внизу живота, пересохший язык почти прилип к нёбу.
Вот дедушка ловко, округлой деревянной палкой выбивает развешанные на узкой перекладине, домотканые, пестрые половики. Женщины, подвернув длинные подолы юбок, с силой хлещут крепкими жгутами, выстиранных поташом, простыней о гладкие, облизанные речной водой камни. Кровь стучала в висках. Невешка присела, будто по малой нужде, в траву. Вот дядя Коломас до костей впивает шпоры в необъезженную, белую кобылу, та выгибается, встает на дыбы, смотрит на Невешку красными, лишенными пигмента глазами.
Тонкая струйка пота катилась по виску, судороги побежали по всему телу. Еще детскими, перевитыми пальцами Невешка изо всех сил цеплялась за мшистую, лесную почву, остающуюся черными полумесяцами под ногтями. Скоро ей стало невыразимо хорошо и вместе с тем стыдно от испытанного наваждения. Быстро одернув платье, Невешка утерла лицо сползшей с головы косынкой и уже с неподдельным усердием и полной ясностью ума выламывала долгую хворостину.
- Держись, Жатка, хватайся крепче за прут, мне видимо со страху что-то ноги свело!