Клич журавлиный -
Зов высокогорный.
И в самый грохот плотничьей поры
Затихли срубы,
И носами в бревна,
Враз обескрылев,
Ткнулись топоры.
О чем вы,
Разговорчивые гусли?
В каком ты,
Стоя,
Облаке паришь?
Как будто в ливень вытянулись гуси,
Как там,
На срубах,
Шеи топорищ.
Проснулось,
Что забывчиво дремало.
Ладонь сама летит к бровям ребром.
Весь полый день
До синевинки малой
Просвечен стеклодувом-сентябрем.
Все ясно.
Неостановимо.
Зрело.
И, паутинкой намекая мне,
Задев за лоб мой,
Вечность зазвенела
И, взгляд разрезав,
Сгасла в стороне.
* * *
Омут
Я этот омут точно выбрал,
Врожденное чутье не подвело,
И гневная, таинственная рыба
Лежит в траве и дышит тяжело.
Наверно, жалость может быть и ложной,
Допустим, что реке не оскудеть,
Но вроде бы пришлось неосторожно
Струну на скрипке мастера задеть.
И я иду от омута, смущенный,
По карнавальным, факельным лесам,
По этим, листопадом освещенным,
Почти еще не тронутым местам.
А вечером перелетали гуси,
Я их высокий говор услыхал.
Держа двустволку - некий ритуал,
Я улыбнулся и подумал: «Пусть их…»
Встречают дома: «Что добыл, гулена?»
В садке набор кленовых красных ласт,
В кармане гроздь рябины раскаленной.
«Бери, сынок, одаривай весь класс…»
День отпылал, но, даже засыпая,
Я выбредаю вновь на колею
И вижу, как деревья засыпают
Листвою теплой родину свою.