Я претерпевал успех в писательском деле. Моё уважаемое вдохновение, дающее мне дыхание, посещало меня почти каждый день. Я стал как никогда уверен в своих силах и упёртым серым бараном шёл к своей цели. Как известно, аппетит приходит во время еды. Это произошло и на сей раз. Мне доставляло удовольствие, ровно как поглаживания по голове собаке, моё ремесло. Я чувствовал в этом свободу. Будто бы закрытый в погребе множество столетий назад, мой разум сумел вновь обрести свободу. Поначалу я даже немного стеснялся и снова вгонял свою бедную фантазию в проклятые рамки приличия, но тотчас я начинал ощущать неудовлетворение. И тогда, предложение за предложением, строка за строкой, страница за страницей я продолжал писать. Это было моей единственной радостью в непростой истории моей жизни. Я мог резко очнуться от сладкого сновидения и присесть за свой письменный стол. Всё ещё не проснувшись до конца, я писал, писал, а потом опять засыпал. Наутро я редко вспоминал свои ночные приключения, о которых свидетельствовали напрочь исписанные черновики. И чаще всего эти черновики и оказывались самыми популярными. Мои рассказы печатали в газетах. В самом начале мои истории не пользовались большим спросом, но мало-помалу я набирал обороты. К моему же огромному счастью, находились люди, которым нравились плоды моего творчества. И абсолютно любая реакция общества на мои публикации давала мне стимул писать дальше. Я черпал вдохновение отовсюду - из невзрачного куста, произраставшего под моим окном, из кошмарного лица моего сожителя.
Как-то утром, мой знакомый донёс до меня далеко не благую весть. Мои рассказы были признаны фантастической ерундой и я был вынужден обратиться за помощью к специалистам. Это, хоть и преподнесённое в максимально нежной и вежливой форме замечание пробудило во мне зверя из моего последнего рассказа, находящегося в процессе разработки. Я готов был разорвать в клочья и этих возомнивших о себе Бог знает что комментаторов, и этого жалкого "почтальона". Но я был бессилен перед этим распоряжением. Так умерла и готовилась к восстанию из пепла моя карьера. Обшарпанные и промёрзшие тёмные камеры, сквозь железные и пыльные решётки окон которых лишь чудом мог пробраться хотя бы лучик редко появлявшегося далёкого солнца. Грязные и жёсткие, совершенно непригодные для пребывания на них кушетки. Белая смирительная рубашка и пожизненное клеймо сумасшедшего, а в худшем случае заключение до последнего моего дня - все эти прелестные условия жизни нетерпеливо поджидали меня на тонкой грани моего здравого рассудка. Ночью меня вновь посетило озарение и я, несдержавшись, написал очередной фантазийный рассказ. Обеспокоенный моим состоянием друг всё же решил отправить меня на лечение.
Я не сопротивлялся. Я просто знал, что меня всё ещё ждёт тот самый "Великий прорыв". И я обязательно взгляну в его чистейшие глаза. А он, в свою очередь, протянет мне свою изящную руку. И я крепко сожму её в своей, с мозолями и кровавыми царапинами. А пока просто нужно переждать. Переждать один раз лучше, чем яростно рваться в объятия к светлому будущему и так и не сумев насытиться им никогда более. Моя палата выглядела точь в точь какой я и ожидал её увидеть. Такая же жуткая и сырая. Такая же тёмная и маленькая. Такая же одинокая, как и моя душа... Я писал на черновиках, которые прятал под жёстким матрасом. Остановить этот поток мыслей я не смог. И решил полностью и целиком подчиниться его безмерной власти. Я писал дни и ночи напролёт, не желая прерываться ни на секунду. Вёл я себя как никогда - писал постоянно. Я мог целыми днями сидеть на своей скрипучей и кривой кушетке, и только и делать, что писать. Что только не предпринимали эти поганые врачи - и в моменты моего сна воровали мои листы, и насильно отрывали меня от написания моих текстов и даже зверски расправлялись с моими строками, беспощадно сжигая их в оранжевом костре. В такие моменты я впадал в дичайшее отчаяние и вновь осознавал своё бессилие.