Деятельность Главного командира Черноморского флота и портов адмирала Алексея Самуиловича Грейга положительно сказалась на состоянии дел на юге России. Глубокая стагнация, в которой находились военно-морские силы при его предшественнике Языкове, была преодолена. Началось оживление кораблестроения на николаевской верфи, ее оборудование было в значительной степени усовершенствовано. По распоряжению Грейга в Николаеве началось строительство пароходов, благодаря углублению фарватера стало возможным полностью отказаться от применения камелей. К войне 1828–1829 гг. Черноморский флот находился в гораздо лучшем положении, чем можно было ожидать, хотя его численность и была недостаточной.
Однако, при всех несомненных и явственных плюсах, период Грейга характеризуется и иными, куда менее позитивными процессами и фактами. Вдалеке от центров управления государством и флотом сочными сорняками на пустырях южной окраины империи процветало то, что сухой казенной буквой обозначалось как злоупотребление служебным положением и использование его в своих целях. А попросту говоря, казнокрадство и воровство. Увы, это не было локальной болезнью империи, подобными сорняками поросли многие ее регионы и органы власти. И всё же масштаб происходящего на Черноморском флоте пугал своим размахом. Тревожные сигналы, приходящие из Николаева и Севастополя, уже не могли оставаться не замеченными.
Женщина адмирала
Алексей Самуилович Грейг много сделал не только для оживления кораблестроения и приведения флота в порядок. Большую заботу он проявлял и в отношении быта офицеров и нижних чинов. Дело в том, что в Николаев осенью для планового ремонта регулярно приходили корабли, которые оставались до весны. Нижние чины отправлялись в казармы, офицеры – на съемные квартиры.
Остававшиеся не у дел господа офицеры зачастую предавались извечным порокам неспешного гарнизонного бытия: пьянству и всем производным оного. Чтобы направить энергию государевых слуг в более спокойное русло, в 1824 году по распоряжению Грейга было построено Зимнее морское собрание. Там регулярно проводились балы провинциального масштаба и прочие увеселительные мероприятия приличного характера.
Однако личная жизнь самого Грейга, несмотря на успешную карьеру, всё никак не складывалась. Заняв пост Главного командира Черноморского флота, адмирал прибыл в Николаев холостяком. Опытный моряк, полжизни проводивший на палубе вдали от родных берегов, Грейг, по замечаниям современников, в обращении с противоположным полом был, как тогда писали, «откровенно робок». И вот в его жизни, наконец, появляется женщина, которая у просоленного жизнью и морскими волнами моряка смогла пробудить страсть. Случилось это в Николаеве в начале 20-х гг. и имело довольно значительные последствия.
Лия Моисеевна Витман (Сталинская) происходила из семьи трактирщика из Могилева. Первоначально ни к флоту, ни к Николаеву она никакого отношения не имела. Карьера будущей фаворитки адмирала и впоследствии его гражданской жены начиналась со скромной должности служанки при корчме. Подобная роль была слишком ничтожной для молодой, энергичной и честолюбивой особы. Вскоре Лия занялась коммерцией, по пути неудачно выйдя замуж за некоего капитана Кульчинского, с которым, впрочем, быстро развелась.
Влекомая интересами финансового характера, бывшая трактирщица приехала в Николаев, надеясь получить при помощи родственников выгодный контракт на поставку леса. Следует отметить, что в Николаеве того периода происходило не только оживление кораблестроительных процессов, но и явно отмечалась экономическая суета. Черноморский флот был крупной структурой с многочисленными учреждениями и ведомствами. Всё это обширное хозяйство потребляло немалые ресурсы: дерево, железо, пеньку, парусину, провиант, сукно и много еще чего.
Финансовый оборот флота того времени составлял 8–10 миллионов рублей. На содержание инфраструктуры, кораблей, верфей и закупку различных материалов Петербург выделял огромные денежные средства. Лица, знавшие толк в делах, и не только финансовых, умевшие почуять запах денег на внушительном расстоянии, стали слетаться в Николаев. Периферии Адмиралтейства обросли конгломератом финансовых и торговых домов, контор и конторок.
Прибыв в город, Лия Моисеевна, мгновенно оценив обстановку, решила выбить себе выгодный подряд. Подобно дивизиям корпуса маршала Даву, с наскока пытавшимся взять Багратионовы флеши, мадам Витман с не меньшим натиском атаковала Черноморский адмиралтейский департамент. Однако оборону в этом ведомстве держали не безусые рекруты, а закаленные в схватках с подрядчиками профессионалы. Атаки Лии Моисеевны были отбиты. Но не такова была мадам Витман, чтобы отступить в тот момент, когда лавровый венок победительницы почти ощущался на смоляных локонах.
Не добившись успеха в лобовой атаке, предпринимательница стала искать обходные пути, используя родственников. Через мужа сестры Лия Моисеевна смогла отыскать тайную тропу в приемную самого Грейга. Добившись аудиенции, она ворвалась к командующему Черноморским флотом, как корсарская бригантина на рейд сонного испанского колониального городка. Возможно, мадам Витман рассчитывала только на получение выгодного подряда, однако в ходе операции ее планы изменились. Свои усилия она в итоге сосредоточила на стратегическом источнике своего благосостояния, коим в том момент являлся сорокапятилетний и к тому же холостой Алексей Самуилович Грейг.
Адмирал, на которого двадцатилетняя темпераментная красивая девушка оказала самое сильное впечатление, в итоге был вынужден «спустить флаг» и принять на борт «призовую команду». Вся беда для Грейга и для Черноморского флота заключалась в том, что в числе этой «призовой команды» находилась не только бывшая трактирщица, но и ее многочисленные родственники, друзья и знакомые. Лия стала частой гостьей в доме Грейга и вскоре плавно перебазировалась на должность его экономки. Но промежуточный результат, хоть и казавшийся привлекательным, не мог удовлетворить влекомую трезвым расчетом барышню.
В короткие сроки мадам Витман-Сталинская становится фактически гражданской женой Грейга. Она не была заурядной охотницей за пышным титулом, золотыми эполетами и всеми приятными производными от этого. Лия Моисеевна умела себя хорошо подать, обладала изысканными манерами и обаянием. В провинциальной николаевской глуши ей как нельзя пришлась впору бархатная шкура светской львицы.
Под ее патронатом в адмиральском доме скоро начал успешно функционировать своеобразный салон, где частыми гостями были вначале молодые офицеры, затем и чиновники, городская элита, и все те, кого емко принято называть «нужными людьми». Постепенно, выявив направление ветра, на гражданскую жену Грейга стали держать равнение и офицерские жёны и супруги чиновников. И всё это могло бы не выйти за рамки обычной во все времена любовной истории зрелого мужчины с высоким положением и прагматичной молодой особы с сомнительным прошлым, если бы не одно существенное обстоятельство.
Лия Моисеевна не покладая рук старалась обеспечить благополучие не только своей скромной персоны, но и пугающе быстро увеличивающегося в рядах легиона родственников, друзей и просто хороших людей. Слухи о том, что у адмирала Грейга появилась спутница жизни, пусть и неофициальная, но вполне способная успешно решать вопросы коммерческого и финансового характера, быстро облетела Новороссийский край. Адмирал, находясь под глубоким впечатлением от своей подруги, не обращал внимания на ее кипучую деловую деятельность. А если и обращал, то закрывал на нее глаза.
Благодаря хлопотам и протекции мадам Витман-Сталинской в руки «хороших и честных деловых людей» начали попадать самые выгодные подряды на поставку леса, провианта, пеньки и других необходимых материалов. Оживилась и финансовая среда: в 1821 году в Николаеве был учрежден Ссудный банк с начальным капиталом в 240 тыс. рублей. Создан он был по инициативе адмирала Грейга, и он же стал его первым председателем, совмещая руководство банком с командованием Черноморским флотом.
Эпиграмма мичмана Даля
Справедливости ради стоит отметить, что далеко не все пребывали в восторге и умилении от дел, проворачивавшихся в адмиральском доме и его окрестностях. Генерал-губернатор новороссийский и бессарабский граф Михаил Семенович Воронцов, с которым Грейг был не в самых лучших отношениях, не скрывал своего критического отношения к происходящему. Не секрет, что во время нечастых приездов Воронцова в Николаев адмирал старался, чтобы Лия Моисеевна не попадалась на глаза его влиятельному соседу.
Деловая активность гражданской жены адмирала стала предметом обсуждений и комментариев остроумных и далеко не всегда политкорректных флотских офицеров Николаева. Многие разговоры, шутки, байки не выходили за внешний рейд кают-компаний и курительных комнат, однако кое-что стало достоянием широкой общественности.
В 28-м флотском экипаже служил молодой и талантливый мичман Владимир Даль. Будущий составитель Толкового словаря живого великорусского языка был подающим надежды офицером и отменным острословом. Точно уже не известно, что послужило вдохновением для Даля. То ли очередная история об умелых комбинациях экономки адмирала и ее друзей. То ли насмешка над самим Грейгом, осыпавшим мадам Витман различными преференциями – такими, как, например, дом в центре города. Однако осенью 1823 года среди жителей Николаева начала циркулировать пользующаяся опасной популярностью язвительная эпиграмма. В ней без особых купюр подвергалась анализу личность, деятельность и национальность мадам Витман, а в отношении ее покровителя было использовано такое определение, как «глупый рогоносец».
Когда содержание данного произведения дошло до Алексея Самуиловича, очевидцы стали свидетелями проявления незамутненной шотландской ярости. Адмирал, честь и самолюбие которого были поражены в самую ватерлинию, приказал на правах губернатора выявить автора злополучной эпиграммы. Николаев город небольшой, а в ту пору так и вовсе маленький, и в дом к мичману Далю вскоре пожаловали казенные гости. По совершенно случайным обстоятельствам черновик с написанным стихотворением был обнаружен городским полицмейстером. В сентябре 1823 года Даля арестовали.
Грейг не желал спускать дело на тормозах, и мичманом-памфлетистом занялся военный суд. Разбирательство длилось целый год, за время которого Владимира Ивановича неоднократно допрашивали с целью выяснить причину поклепов на фаворитку адмирала. Мичман держался уверенно и твердо и в итоге вины своей не признал. Даль лишь согласился с авторством иного стиха, написанного им в защиту преподавателя итальянского языка в николаевской штурманской роте – губернского секретаря Александра Данжело Мараки. В нем также упоминается имя пресловутой мадам в довольно нелицеприятной форме.
В итоге мичмана разжаловали в матросы сроком на шесть месяцев с сопровождающей формулировкой «за сочинение пасквилей». Даль вовсе не желал мириться с обстоятельствами в таком виде и написал письмо императору. Приговор Черноморского суда был рассмотрен Морским аудиторским департаментом, нашедшим его чрезмерно суровым для подобного проступка, относящегося к категории «юношеских шалостей». Дело об обидном для Грейга сочинительстве было явно раздутым, и в итоге Морской аудиторский департамент приговор не утвердил и, зачтя Далю более 8 месяцев нахождения под стражей в качестве вполне приемлемого для случая наказания, распорядился о переводе мичмана на Балтийский флот. Летом 1824 года Даль перевелся в Кронштадт для прохождения дальнейшей службы.
Однако самолюбие Грейга было слишком уязвлено, чтобы вот так просто предать забвению причиненную ему обиду. У адмирала по старой службе хватало влиятельных друзей, вполне вероятно, и сама Лия шепнула пару слов кому следует. Служба на новом месте у Даля не задалась, и он был вынужден написать прошение об отставке. Ему пришлось сменить профессию, и он поехал учиться на врача в Дерпт.
К слову сказать, история со стихами в некоторой степени маячила за спиной Даля на протяжении всей его жизни. Лишь в 1859 году, когда состарившийся ученый выходил в полную отставку, последовал указ тогдашнего императора Александра II о том, чтобы «не считать дальнейшим препятствием к получению наград и преимуществ беспорочно служащим предоставленных дело о «сочинительстве пасквилей мичманом Далем».
Налаженная система
Вполне можно допустить, что адмирал Алексей Самуилович Грейг, человек, безусловно, талантливый и неординарный, много сделавший для Ингульской верфи, Николаева и Черноморского флота, был лишь слепым орудием в руках Лии и ее окружения. Справедливости ради надо отметить, что различного рода концессионеров-самородков и ловких комбинаторов в штаб-квартире Черноморского флота хватало и до ее появления. Ведь крупнейшая в Северном Причерноморье верфь – это не только корабли и люди, но и многие миллионы казенных денег. Денег, которые можно при определенных обстоятельствах и талантах из казенных превратить в частные.
Лия Витман быстро разобралась в имеющихся в верхушке Черноморского флота течениях и гармонично интегрировалась в существующие схемы. Ее положение при Грейге никто не оспаривал, да и не посмел бы. В ее имени с некоторого времени появилась еще одна буква, и теперь оно звучало более привычно – Юлия. В 1827 году у Юлии Михайловны (так именовалась теперь гражданская жена Грейга) родился сын.
Масштабы происходивших в те годы финансовых хищений и злоупотреблений стали вызывать некоторое беспокойство в Санкт-Петербурге. Первый раз о замене руководства Черноморским флотом заговорил еще в 1820 году Александр I, планируя назначить туда лично преданного ему князя Александра Сергеевича Меншикова. Адмирал Грейг находился на занимаемой должности четыре года и показывал неплохие результаты. Вполне вероятно, что колебания государя были вызваны получившей широкую огласку историей с Юлией Михайловной. Однако в то время кадровой перестановке хода не дали по различным причинам. Государь получил первые сигналы о готовящемся заговоре в гвардии, и ему было над чем подумать.
У сменившего его на престоле Николая I в начале царствования было достаточно хлопот, и до борьбы с коррупцией руки не доходили. Восстание на Сенатской площади в скором времени сменилось войной с Персией 1826–1828 гг. и Османской империей 1828–1829 гг. Затем произошло масштабное восстание в Царстве Польском. Только в начале 30-х гг. у Николая I дошли руки до ситуации на Черноморском флоте.
Несмотря на прежние и немалые заслуги, Грейгом в Петербурге были недовольны, считая его руководство флотом во время войны 1828–1829 гг. чересчур осторожными. Однако дело было не только в осторожности – вызывали подозрения всё более настойчивые просьбы командующего Черноморским флотом о выделении дополнительных средств. Грейг просто настаивал на передаче подрядов на строительство части военных кораблей в руки частного капитала, в основном одесского и херсонского.
Возникал вопрос: на что же тратятся увеличивающиеся в размерах ассигнования, если казенное кораблестроение стоит на месте, а строить корабли могут лишь частные предприниматели? Приходили сигналы и из других источников, в том числе и от графа Воронцова. Ведомство Грейга нуждалось во всесторонней проверке – тщательной и непредвзятой. С такой задачей мог справиться человек исключительной честности и такой же смелости. Такой человек у императора был. Им являлся его флигель-адъютант, герой войны 1828–1829 гг., капитан 1-го ранга Александр Иванович Казарский.
Продолжение следует…
Предыдущие статьи из серии «Николаевское адмиралтейство»:
Оживление судостроения при адмирале Грейге
Ингульская верфь в начале XIX века
Первые годы верфи на Ингуле
Империя строит флот
Предыстория
Эта статья на Военном обозрении.
