Можете считать меня мистиком, но Ленинград не сдался потому, что не удалось сломать Дух Города — пресловутый GENIUS LOCI, кого так почитали древние. Не смею судить о том, что он собой представляет, но уверена: Богом суждено этому самому гениусу хранить Петра творенье от врагов внешних и внутренних. Внутренние тут разговорились было, да их быстренько заткнули. Надеюсь, надолго.
Мне исполнилось 5 в канун войны — 21 июня 1941. Блокаду помню. Наверное, было все: и мародеры, и людоеды.
22 января 1942 горел наш дом на Стачек, подожженный дураком подростком, который под кроватью искал что-то с лучиной и поджег ватный матрас, а потом семейство не открывало дверь, боясь воров, пока не запылало так, что погасить было невозможно. Меня посадили внизу на узлы, которые мама с бабушкой выносили из квартиры. На руках у меня был девятимесячный братик Виталик, который уже ничего практически не весил. И мародеры таскали из-под нас эти узлы.
В чужой квартире — я уже не ходила — нас оставляли мама с бабушкой, не запирая замок, и уходили — одна за хлебом в очередь, другая за дровами. Мы с Виталиком лежали в одной кровати. Как сейчас вижу заросшего бородой мужика с топором за поясом. Он постоял, поглядел на нас долгим взглядом, повернулся и ушел. Больше нас одних никогда не оставляли.
И на той же квартире мои мама и бабушка (маме 26, бабушке за 70, двое ребятишек за спиной) в феврале, кем-то оповещенные о том, что немцы готовятся к штурму города в районе Кировского завода ( несколько трамвайных остановок, нынче — меньше одной остановки метро), всю ночь топили печку-буржуйку, кипятили воду: встретить врагов кипятком и головешками. Безумие? Да, конечно. От голода, от страха за детей, от ненависти неутолимой. Но — такое безумие, а не вопли и готовность лизать чужие сапоги. И я горжусь ими! Та же ненависть к врагу и готовность умереть за Отчизну в единственном сохранившемся письме старшего брата мамы — Алексея Подобедова, пулеметчика, раненного в живот, в страшных муках умершего и похороненного в братской могиле в деревне Котлы под Ленинградом.
Мы — ленинградцы. Мы — блокадники. Мы — "совки". Мы — такие. Черта с два вы нас перекуете, готовые сдать всё и себя с потрохами за "бабло", за то, чтобы заокеанский дядя похвалил, чтобы где-то кто-то сказал, какие вы непохожие на "совков".
Мы — бывшие, пусть. Во времена оны бывшими звали других — не по-советски образованных и воспитанных. Умевших держать спину и способных с достоинством переносить все, что им выпало на долю.
Бывшей была старинная мамина приятельница Наталия Алексеевна Сосновская, офицерская дочь, человек замечательный во всех отношениях и с исключительной способностью к самоиронии. Помню ее воспоминания о блокаде. И самое яркое — о том, как, получив по карточке горсточку макарон, шла с работы (из треста Ленсвет) и всю дорогу мечтала, как придет домой, сварит и по макаронинке, долго пережевывая, съест заветный паек. Дома ждал недочитанный французский роман. «Опомнилась — на тарелке ни одной макаронины. Сожрала — и не заметила!»
После войны еще жила в старой коммуналке на Рубинштейна. В огромной густонаселенной квартире жила глубокая старуха-немка. Видимо, из-за возраста ее не вывезли с другими немцами из приграничного нашего города. Во время бомбежек она выходила на середину кухни, тыкала палкой в потолок и орала: «Вот, это наши, наши вас бомбят! Наши!»
Ее не сдали в НКВД. Пожалели? Или побрезговали? Скорее второе. Я помню ее в 1946: скрюченная, вонючая, страшная, она редко выходила из своей комнаты. Ее терпели.
Теперь я чувствую себя бывшей. «Петербурженкой-ленинградкой». Наследницей тех «бывших» — и "совков". Потому что унаследовала великую культуру России, в которой «соцреализм» был всего лишь маленьким ручейком, струйкой на поверхности могучего единого потока.
Я из тех, кто работает «за идею». Потому что не может не работать, даже если платят мало. Кто пишет книжки для детей и родителей, даже если дамы из издательства ПИТЕР откажутся их печатать, потому что в этих книжках «СЛИШКОМ МНОГО СЛОВ». И те, кто не может не писать научных трудов, которые прочтут не миллионы, как милый дамский бред с перчинкой порнографических мечтаний, а считанные единомышленники. Потому что нас растил GENIUS LOCI нашего города — Петербурга-Петрограда-Ленинграда.
Такие не только мы. Нас много — тех, кто не ходит с плакатами, не материт страну и ее правителей с экранов федеральных каналов за отсутствие свободы слова, не отрабатывает гранты, брызжа слюной ненависти к своей стране и ее жителям на говорильнях всяческого рода.
Кто возделывает грядку — КАЖДЫЙ СВОЮ, потому что живет по завету: делай, что должен, а там — будь, что будет.
Я знаю: если каждый в нашей огромной стране будет работать, как Людмила Михайловна Тишалкова из поселка Пржевальское в Смоленской глубинке, Россия процветет таким садом, какой не снился богатым-пребогатым странам этого мира.