Глава седьмая. Ванечка
Часть первая
Сменившая детство, юность особых изменений в однообразие дней замкнутых в ограниченном пространстве их дома-школы, пока не при¬носила. Они по-прежнему сидели с Ванечкой Россиюшкиным за одной партой и по-прежнему были почти неразлучны. Жизнь познавалась, преимущественно, по книгам и по отечественным, советским фильмам, мир — по географическим картам и теленовостям, пульс страны — по отчётам Партийных Съездов.
Но делился с нею Ванечка секретом, что с верными друзьями тайком слушают они по транзисторному радиоприёмнику, неизвестно где добытому, запрещённые в СССР для свободного прослушивания, радиостанции «Голос Америки», «Радио Свобода» из Вашингтона и какое-то «Би-би-си» из Британии. Да говорил, разобрать иной раз невозможно — наши глушат... Но иногда, мол, такое услышать можно, что не заскучаешь от свободы мысли и подпирающей свободы слова... Говорил, что многое мы не знаем, что засекречено, мол, многое... Оказывается, в 1962 году, в правление тогда Хрущёва, в Новочеркасске была расстреляна демонстрация недовольных политикой рабочих. Погибли и дети. Зачинщиков судили и приговорили к расстрелу. Трупы захоронены тайно и по сей день неизвестно где...
Это обескураживало обоих. «В стране процветающего счастья», как им подавалось, «где человек человеку друг, товарищ и брат», «в стране, семимильными шагами идущей к светлому будущему коммунизма», услышать о таких событиях было удивительно и жутко.
А ещё рассказывал Ванечка, что их «вождь» Владимир Ленин творил такой беспредел, что мурашки по телу... В Тамбовской губернии, например, по его указаниям, герой гражданской войны маршал Тухачевский жестоко подавлял мятежи голодующих крестьян, страдавших от политики большевиков: проводил массовые публичные расстрелы, массовое взятие в заложники семей повстанцев, ссылку их в концлагеря, атаковал восставших крестьян боевыми отравляющими веществами и депортировал целыми деревнями. Он же потопил в крови и мятеж моряков в Кронштадте... Оказывается, первые концлагеря выдумал не Гитлер, а Ленин. А уж за НИМ взялись городить их Сталин да Гитлер... Это же как свой народ не любить надо, чтобы творить с ним такое?!..
Но что больше всего поразило Ванечку, а потом и её, так это расстрел большевиками семьи императора Николая II, который и от престола-то добровольно отказался... «В Европе, говорил Ванечка, во времена их революций, они своих королей, даже в средние века, казнили по приговорам судов!.. А тут, в двадцатом веке, в Екатеринбурге, в подвале дома Ипатьева, всю семью царя, находящуюся под арестом, вместе с прислугой и доктором Боткиным, просто убили! Притом — зверски! Стреляли из револьверов и добивали штыками!.. Трупы сбрасывали в глубокие шахты, жгли серной кислотой, кострами, дробили черепа прикладами!.. Словом, было совершено злодейское политическое убийство!!.. Ну, ладно, рассуждал Ванечка, я понимаю — царь — знамя монархии... Но... детей — девчёнок-княгинь — за что?!.. За что пацана-цесаревича, сына его малолетнего, больного и слабого?!.. Из револьверов и штыками — за что?!!!.. Хотел бы я видеть глаза тех уродов, тех большевиков, кто творил такое... Разве справедливо это? А всё ведь с подачи Ленина и Свердлова... А на уроках истории лапшу нам на уши вешают про «доброго дедушку Ленина»!.. Как узнали такое, возмущался он, хотели с Мишкой-Каланчой комсомольские билеты спалить. Да подождать решили. Без них в ВУЗ туго поступать будет...»
— Может, врёт Запад? — усомнилась на всякий случай. — Пропаганда, может?..
— Нет, Дашутка, не врёт! — твёрдо заключил он. — О том же, примерно, мне ещё кое-кто поведал — из участников гражданской войны и революции...
Тронула руку его:
— Умоляю, Ванечка! Только не поднимай эту тему на уроках! Обещай мне! Мало ли что... Ведь выслали же года два назад, из Москвы в Горький, академика Сахарова... Накануне олимпийских игр... Без суда и следствия... Он ведь тоже открыто осуждал афганскую войну, участие нашей армии в ней... Сам же говорил, при Сталине за такие разговоры Расстреливали или на век в тюрьму сажали, а после Сталина — не в тюрьму, так в психушку... Ну, ради меня!.. Обещаешь?
Пожал плечами, одарив неопределённостью:
— Я подумаю...
... И ещё больше стали угнетать её приливы тревог, непонятных, завуалированных в тумане неведомой впереди жизни и перепутанных там. А распутать их мышлением, — сознанием, отражавшим в мозгу лишь предметы, явления действительности, их свойства, связи и отношения, не получалось...
... Её Ванечка Россиюшкин был красив. Весна жизни — юность поочерёдно взрывала своим соком почки любви девчонок их выпускного класса. И они, распускаясь в благодатной почве наивности сердец и расцветая под властью природы, — для продления рода и жизни во времени, — тянулись к ранней Ваничкиной мужественности и красоте.
Но красота его была не изнеженной, ещё не избалованной, а потому не тёплой, — красота его была дерзкой и замкнутой в гордыне, и тем, как бы, защищена от покушения на неё. С добрым упрямством открытого взгляда, с распахнутостью сине-голубых глаз, русоволосый, — волосы его были слегка удлинены и слегка вились, — с длинными, тёмными, прямыми бровями и выразительными ресницами, с красиво очерченными губами на юном, но характерно мужественном, благородном лице, — высокий и хорошо сложенный, выглядевший старше своих лет и сверстников, он был необыкновенен некой породистой статью. И напоминал девчонкам сказочного витязя из кинофильма «Руслан и Людмила». Он давно уже был неоспоримым лидером — «Князем» интерната, отвечавшим за границы своей «республики», за безопасность её граждан, внутренние законы и порядок... Авторитет его был велик не только среди своих, но и среди «местных, городских».
Он и она упорно продолжали искать знания. Школьной библиотеки им стало мало, и они добились разрешения посещать библиотеку городскую, центральную. И там без умиления нельзя было наблюдать за этой юной, трогательной, контрастной во внешности парочкой, с достоинством и с дотошным упорством изучавших серьёзные книги философов, историков и психологов, — иной раз, невзирая на то, что та или иная работа опубликована на английском языке...
Их клятвенной, загадочной дружбе завидовали. И всё чаще, заходя после перемен в класс, она видела эту зависть и даже неприязнь в глазах очередной одноклассницы, сидевшей в это время рядом с Ванечкой на её месте и неохотно уступавшей его. Что-то стало происходить теперь, что-то менялось чуть ли не каждый день. Все в кого-то влюблялись, — кто тайно, кто открыто, — восторженно делились друг с другом новыми чувствами и ощущениями. Страдали и радовались, ревновали и смирялись. Лишь она и Ванечка Россиюшкин, словно камень и чудом вросшая в него былинка, находясь, как бы, в центре этого мира, пока не втягивались в этот водоворот чувств и состояний.