Жуткая история...
Собрание трудового коллектива трамвайного депо номер восемь имени Яна Фабрициуса и Розы Люксембург по торжественной раздаче Почётных Грамот и Тряпичных Вымпелов, вставлению пистонов и клизм (кому очистительных, а кому профилактических), посвящённое завершению окончания подведения окончательных итогов окончательной производительности труда, подходило к концу, когда на трибуну неожиданно для всех присутствующих вылезла никому не известная, ж.пасто-сисястая деваха в ослепительно белых рейтузах и пуховом джемпере кроваво-красного цвета, по груди которого большими иностранными буквами было написано «I love you !» ( «Я люблю тебя !»).
Сидящие в зале ахнули: несмотря на свою исключительную пролетарскость, они подозревали называние этих слов, но никогда ещё не видели столь вызывающе огромных буферов и окороков.
— Ну? — зычным прокуренным басом гаркнула деваха и всей своей монументальной грудью угрожающе нависла над трибуной.
Зал, подавленный её величием и напором, затравленно молчал.
— Чего молчите-то? — снова гаркнула деваха уже торжествующе, потому что поняла: она полностью подавила собою аудиторию.
— А чего говорить-то? — пискнул из задних рядов какой-то отчаянный храбрец.
— Согласна! — она неожиданно сменила гнев на милость и от души врезала кулаком по трибуне. Трибуна заскрипела. Она уже не хотела жить.
— Говорить не х… — и деваха произнесла неприличное слово, которое, однако, никого из присутствующих не удивило, а тем паче не возмутило и не смутило, потому что, повторяю, все были подавлены и растеряны. А если проще, боялись если не удивляться, то возмущаться.
— Чего говорить? Всё говорим, говорим, а толку? Никакого! (и она опять жахнула кулаком) Потому что надо не говорить, а дело делать! И решительно идти вперёд к нашему общему светлому и счастливому будущему! — пояснила она, наконец, свою главную (она же окончательная) мысль. И развернулась к сидящим в президиуме.
— Вы, товарищи, надеюсь, тоже согласны?
Президиумные дружно и усердно закивали. Они были согласны. Причём на всё. В смысле, на все сто. А как же! Обязательно и во веки веков!
Она же пьяная, подумал Васька Зуев, слесарь участка ремонта ходовой части. И как только таких выпускают за трибуну? И кто её выпустил? Ну, дела! Чисто цирк!
— А вы не поняли? — сказал он через двадцать минут, когда он вместе с Ванькой Поросёнковым, трамвайным кондуктором, и Гарькой Гавнощёковым, уборщиком вагонов, шагал в направлении их любимой пивной «Василёк».
— Она же в лом! И как её только на трибуну пустили? И кто это такая вообще?
— А ты не понял? — в тон ему удивился Гарька и приблизив к его уху рот, хотя рядом не было никого, кроме Поросёнкова, заговорчески прошептал. — Это же активистка... В смысле, партейная… Из городского комитета… Освобождённый член фракций, кворумов и пленарных заседаний…
— Иди ты! — удивился в свою очередь Васька. — А чего шепчешь-то?
— Страшно… — признался Гарька и зябко передёрнул своими могучими плечами…
Алексей КУРГАНОВ