Казюне просто смешно — ха, ха, ха! Ее-то взгляд все подмечает, от нее сноха не укроется, какие бы небылицы ни несла. И пускай Антанас не придуривается, пускай не думает, что ничего нету. Есть! И эта беготня по вечерам неспроста, не у матери она сидит, железно!
Еще Викторас не уезжал, а она, Казюне, знала — жди беды! Такая молоденькая, собой видная, не посмотрит, что девчонка за юбку держится. Да и подол у юбки нынче высоко, ребенку не дотянуться, вот и не может придержать, ха, ха...
Да и вообще, как ни верти... Нет, Казюне ничего снохе не говорила и не скажет. Нервы себе портить?.. Вернется Викторас, пускай разбирается. Их дело!..
Антанас Петрушонис, устроившись в гостиной на диване, одним глазом поглядывает на телевизор, другим — в газету. Изучает сводку полевых работ. Как там родной район? Осенняя пахота — 73 процента, уборка сахарной свеклы — 69 процентов... А как там другие районы?
Что ж, его примерно посередине. Как обычно. Даже тогда... когда-то... его район вперед не вырывался, но и в хвосте не плелся. Все около середины. Что ж, никто не похвалит, но и никто не отругает. Глаза не мозолит. А ведь могли бы...
Антанасу вроде и дела никакого нет, но как только увидит в газете столбик районов, тут же отыскивает свой, родной, будто пытаясь обнаружить что-то дорогое в своем прошлом. И ликует, если район малость вперед продвинулся: смотри-ка только, я-то давно знал, что наши не лыком шиты. Но не надолго греет его это доброе тепло — тут же гаснет, сам Антанас задувает костер, горящий уголек прихлопывает голой, ладонью.
— Что показывают? — спрашивает жена.
Жалобно скрипит стул, раздается глубокий вздох.
— Картина какая-то. Могу выключить.
— Пускай идет.
Рената укладывает в кроватку куклу, приказывает ей спать, обещает рассказать сказку, нет, лучше стихи прочитать: «Заяц учит ребятишек...»
Казюне поворачивает голову, вглядываясь в мерцающий экран, изредка цокает зубом.
— Я Гаргажене на лестнице встретила. Сын ей отписал, обещает на Октябрьские вернуться. Тоже где-то на Севере служит, на границе, что ли.
— И Викторас на праздники объявится.
— Приехал ты тогда и будто воды в рот набрал.
— А что должен был говорить?
— Будто я знаю.
Но ведь и Антанас не знал!.. Вся поездка была как в тумане. И разговор с Викторасом, и неожиданное знакомство с администраторшей гостиницы Марией Васильевной, разбудившей в его памяти другую Марию, которую он, казалось, давно забыл, как сон юных лет.
О чем рассказать-то? Да и кто поймет Антанаса... Вдобавок он бы и не сумел все передать словами. Казюне ведь только посмеялась бы. И это было бы страшней всего; много лет прошло, но сквозь грязь войны по сей день чудится добрый свет девичьих глаз. Зачем же гасить его?
«Вот война кончится, мы разъедемся кто куда...» — сказал Антанас в минуту, затишья в душной землянке, когда его товарищи уже спали. Мария ворошила огонь в печурке, отсветы пламени плясали на ее усталом лице и сырых стенах.
«У нас у каждого свой дом», — негромко ответила она. Антанас замолчал. Ему хотелось подсесть к девушке, коснуться ее узеньких плеч, маленькой руки, но он не посмел тронуться с места. Легче было перебежать поле под обстрелом, чем произнести слова, которые давно носил в сердце.
Мария была тихая, незаметная, обо всех заботилась одинаково, все ее уважали, может, и любили все. И Антанасу казалось, что, сказав слова, предназначенные ей одной, он посягнет на неприкосновенную драгоценность, погасит огонек, который светит всем в непроглядной ночи.
«Мария, — приоткрыл спекшиеся губы Антанас, — Мария, после войны я тебе буду писать. Чтоб знать, как ты живешь». — «Мы все будем переписываться, весь взвод», — ответила она очень просто.
Почему же он не сказал: «Люблю тебя, Мария!»? «Люблю тебя», — повторил он в мыслях. «Люблю тебя, Мария», — пошевелил губами. Но как прозвучат эти слова в землянке, провонявшей портянками и дымом? «Только не здесь... потом... завтра», — решил он и подумал — в окопе скажет. «Почему ты не спишь, Антанас?» — спросила Мария и, пересев к нему на сбитую из досок лавку, откинулась рядышком к стене, закрыла глаза.
«На берегах Преголы, я видела, фиалки цветут, — сказала она тихо. — Весна...» Вздохнула легко и заснула. Антанас глядел на потрескивающий огонь, чувствовал рядом плечо Марии и повторял про себя как заклинанье: «Весна... весна..» Откуда он мог знать в ту минуту, что ее на рассвете не станет?
О чем же рассказывать? О Марии?
— Ах, да! — вспоминает Казюне. — Ты ничего не слыхал? Говорят, на Каменной улице гаражи снесут.
— Не первый раз говорят.
— Теперь уж точно. Дома будут строить. Соседка рассказывала, у нее из окна видно. Сегодня утром, говорит, измеряли, с аппаратами.
— Если еще только меряют, то не скоро.
— Как знать! Лучше б поспрошал в горисполкоме, может, другое место дадут.
— Теперь легче квартиру получить, чем гараж.
— Раз тебе говорю, то поспрошай, не жди, а то поздно будет.
Конечно, худо дело, если это так. Антанас сам этот гараж слепил, своими руками. Один водитель подкинул самосвал кирпича, другой — цемента... Тогда ни проекты не требовались, ни всякие там разрешения. С домоуправом выпили — и стройся.
А ведь гараж нужен был. Построил на совесть, с погребом для картошки. И бочонок капусты каждую зиму квасил. Хороший погреб, не то что этот, под домом, — сушилка. И если теперь... Где же машину ставить? Где картошку держать? Картошка, если по правде, ерунда, а вот машину... как знать... А может, и не возместят, когда сносить будут?.. Где проект? Нету проекта!.. Значит, гараж ничей. Как это — ничей? Гараж мой! Я же сам его.... Сбеситься можно, правда.
— Кто рассказывал, Крягждене?
— Крягждене. Каждый день нервотрепка.
— Ты это смотришь!.. Черт знает, что показывают. Ни то ни се.
— Да пускай...
Антанас складывает газету, швыряет на столик и, поднявшись, ходит по комнате. Заложил руки за спину — нехорошо, сунул в карманы брюк — нехорошо, скрестил на груди — тоже неважно.
— Папочка, почитай, — просит Рената, листая книжку с картинками.
— Потом, — Антанас даже не смотрит на внучку; сгорбился, голову в плечи втянул. Вдруг там действительно начнутся новостройки; ведь старые дома сносят, целые улицы сметают. Жуткие деньги вкладывают, чтоб только было удобно и культурно. Ну да, конечно, не посмотрят, что там твой гараж стоит. Раз уж запланировали.
— Папочка.
— Бабушку попроси, она почитает.
— Есть у меня время!.. — Казюне пересаживается на диван, запахивается в пушистый халат, сладко зевает.
— Папочка...