Снег шёл на протяжении целой ночи и большей части дня. Он оседал на ветках маленькой ёлки, растущей напротив дома. Я выходил на крыльцо. Курил. Слепило глаза от дневного света.
Возвращался в дом. Садился за ноутбук и смотрел на экран, который был словно тоже занесён снегом. Белая пустыня, совладать с которой я не мог.
Я упросил своего знакомого пустить меня на месяц на его дачу. Он арендовал её в Комарово и жил там летом с семьёй.
Мне казалось, что это хорошая идея. В тишине и покое писать свой большой роман. Лес, одиночество. Долгие зимние часы. Потрескивают дрова. От печки волнами идёт тепло. Строчки без сопротивления вытекают из пальцев.
Только оказалось всё не так. В доме было холодно и сыро. Печка быстро остывала. Одиночество и тишина спустя несколько дней стали будить во мне беспокойство, которое к ночи неминуемо усиливалось. Подступающий к дому лес наполнял страхом. Близость Комаровского кладбища, с могилами собратьев по перу, не добавляла мне спокойствия. Лёжа в темноте, я прислушивался. В полусне видел, как кто-то стоит напротив окна в ожидании. Не шевелясь, но всё ближе и ближе к дому.
Днём на меня нападало оцепенение. Экран ноутбука мерцал холодным светом. Казалось, ещё несколько таких дней и герой Джека Николсона из «Сияния» воплотится в новом теле.
Спасала сеть. Я выходил в фейсбук и упивался лайками. Тревога отступала, а водка отключала во мне затворника, я начинал неудержимо комментировать чужие новости, постил фотки леса, выдавал в мир словесные эссенции мудрости и гармонии. Пьянея всё больше, начинал добавлять в друзья каких-то людей, профили которых по своей прихоти выдавала мне лента, набирал их сотнями, часто вступая с ними в бессвязные разговоры. На следующий день, просыпаясь от холода, я тыкал окоченевшими пальцами по списку «друзей», удалялся.
С началом сумерек всё повторялось вновь.
Полбутылки уже шумело у меня в голове, когда пришло уведомление: Йоулупукки нравится ваше фото. Фотография моей заснеженной ёлочки. Кликнул на имя, ожидаемо увидел Деда Мороза. Его страница была пустовата, ничего кроме фотографии профиля — борода, стекляшки очков, румяные щёки.
Но мне уже было не удержать своё чёрное нутро.
«Ох-хо-хо!» — стремительно набил на клавиатуре и отправил на его страницу. Почти сразу система сообщила мне, что Йоулупукки нравится моя запись на его стене. Расхохотавшись, я опрокинул в себя ещё рюмку и написал:
«Дорогой Дед Мороз! Прошло уже несколько десятилетий с моего последнего письма тебе. И все это время, я ненавидел тебя. Ведь нельзя так подло поступать с доверчивыми детьми. Дарить всякую чушь, вместо того, что они просят».
Отправил. Это сообщение уже никому не понравилось.
Ненависть росла, набирала силу, кутаясь в пьяное злое озорство. Проступило воспоминание, как давным-давно, когда мне было лет семь, под ёлкой, вместо желанного подарка, я увидел белого плюшевого зайца с пустыми стеклянными глазами. Волна разочарования опалила моё доверчивое сердечко. Надо мною нависали плоские, как картонные маски, лица взрослых, они восхищались подарком, разыгрывали удивление и восторг. В следующий миг, стремительно, словно вьюгой они срывались с места и их уносило в вихре моего отчаяния в мутную пустоту. Я стоял в одиночестве в тёмном мире, и рядом не было никого.
«Пердапукки, ты жалкий, никчёмный старикашка. Лживый, как и твоя синтетическая борода!»
Отправил.
И удалил Йоулупукки из «друзей».
Ярость не утихала во мне. Я вывалился из дома, с хохотом и ехидными «Ох-хо-хо!», устремился за калитку. Упиваясь сладостной обидой, направился через вымерший посёлок, по направлению к кладбищу. Идея найти себе компанию среди таких же мёртвых, как и я, писателей, казалась мне восхитительной.
Совсем скоро последний поселковый фонарь остался позади меня.
Как только не стало грязно-жёлтого электрического света, стали разгораться холодным светом сугробы. Чёрные стволы елей расступались передо мною, я увязал в снегу, падал. Тревога вернулась, и страх стал рваться из груди. Я пил из прихваченной с собой бутылки большими глотками, желая удержать в себе уверенность и ярость, но вместо этого становился всё трезвее. Ещё некоторое время у меня получалось сдерживать себя, но с каждой минутой делать это становилось всё труднее. Мне больше всего на свете теперь хотелось вновь оказаться в своём холодном, но безопасном домике.
Сугробы становились всё ярче, за спиной мне мерещились чьи-то шаги и голоса. Раздавались едва слышно очереди выстрелов. Снег горбился и вспучивался пнями. Но это были уже не пни.
Из земли выбирались солдаты.
В панике я отшвырнул бутылку и, не разбирая дороги, побежал.
Но было уже поздно. Вокруг снова разразилась война. Лес озарился от красных ракет. Послышались взрывы. Мертвецы поднимались в атаку. Я метался из стороны в сторону. Небо пылало. Воздух сотрясалоот оглушительного грохота. Словно обезумевший я, вереща, ринулся на наступающую на меня сутулую фигуру. Ударился лбом с глухим звуком, и рухнул в снег.
Я очнулся. В своей кровати. С каким-то странным ощущением. Все больше просыпаясь, возвращаясь в сознание, с удивлением прислушивался к себе. Внутри меня жило светлое волнительное предвкушение, объяснения которому долго не было. Но потом со всей отчётливостью я понял. Сегодня Новый год.
Дом наполнен солнцем, так тепло и уютно.
Я откинул одеяло и, как был, босяком, в одних трусах, ведомый радостным ожиданием, выбежал на крыльцо.
Там под искрящейся в солнечных лучах ёлкой, выглядывал из-под нижних веток, перевязанный красным бантом…