В осколок зеркала Авриль наблюдала, как брат стрижет, и временами давала указания, чтобы он не испортил ей волосы. Девушка понимала, что глупо беспокоиться о прическе, но ничего не могла с собой поделать. В зеркале Авриль наблюдала, как ножницы корнают ее каштановые локоны.
Она видела угловатое лицо. Худое и жесткое, похожее на камень. Темная кожа уже в морщинках от солнца, ветров и холода, черные глаза со зрачками с булавочную головку. Ничего не осталось от детства — Авриль едва узнавала себя. Она помнила, что у папы был фотоаппарат, и дома на стенах всегда висели снимки. На память о путешествиях, походах в бассейн, рождественских ужинах. Как давно это было. Раньше Авриль нравилось, когда папа ее снимал. Прежде все любили фотографироваться. Снимки были повсюду: на стенах, на улицах, на экранах. Сегодня это казалось нелепым.
Странная привычка, — думала Авриль. — Люди без ума от собственных портретов. Зачем они были нужны? Возможно, это был способ удостовериться, что ты еще существуешь в невероятной толкотне разных жизней, которыми кишела Земля. Или попытка оправдать собственную ничтожность. Конечно, последующие события доказали людям, что они ничуть не важнее деревьев, рек или птиц. Человечество так же недолговечно. Жизнь испарялась быстро, а фотографии — еще быстрее. Кто скажет, где все эти изображения теперь? Закончив с волосами Авриль, Малыш встал перед ней и прищелкнул языком. И она поняла, что красива. Взгляд Малыша стоил любых фотографий.