Пришлось, однако, Майе довольствоваться тем, что было вокруг нее, и вскоре многое, многое на этом свете показалось ей сварганенным шиворот-навыворот, одно к другому кое-как пригнанным, кривым, просто поставленным вверх тормашками! Тогда-то именно высветилась психологическая ее беда и очертилась главная жизненная проблема… И вот, как-то заглядевшаяся в ночной простор пятнадцатилетняя девочка задалась довольно странным для окружающих вопросом:
Люди все чаще и чаще толпятся,
Палками звезды сбивают с небес.
Вот зашумели, вот начали драться,
Вот кто-то на небо чуть не полез.
Звездочек этих, конечно, без счета,
Но ведь жадности нет конца!
Что бы найти мне сейчас звездочета,
Доброго мудреца…
Я б его, руку на сердце покоя,
Спросила не торопясь:
Есть ли на свете чудо такое –
Звезды, упавшие в грязь?..
Ну где мудреца было отыскать, кого окликнуть?
Почему-то никак не тянул на эту роль Жора Чмунич, появившийся, когда Майе как раз минуло шестнадцать.
А еще через полтора года ой как озадачила и всполошила она близких своих, категорически отказавшись вернуться на восток, в объятия исторической родины, на раздолье широкое, к берегам великой реки. Почему-то без всякой серьезной причины предпочла она иноземную литературу в стольном городе Киеве и милостивые подачки преуспевшего в собственном бизнесе дядюшки не только родным отцу с матерью, но и литературе родной на родном языке...
Случай-то был возрастной, заключался он в острой влюбленности отнюдь не в литературу, а в подвернувшегося под руку «мудреца», хотя, по мнению друзей и знакомых, была эта страсть сугубо литературной, и поэтому ненастоящей.
Хуже всего, что мудрец оказался совсем не добрым.
Потом Майя засомневалась, а был ли он вообще когда-нибудь мудрецом. Что-то такое про «грязь» она все-таки от него узнала, во всяком случае, в скором времени, когда та уже «подсохла», написала об этом новые, куда менее доверчивые стихи.
Как бы то ни было, а сквозь заскорузлую эту почву именно тогда болезненно пробились нешуточные ростки поэзии.
Это ведь поначалу только, в пылу вдохновенной фантазии, когда пишется для себя и в стол, вовсе не думаешь обо всем прочем. Но рано ли, поздно, проблема эта остро обрушится: кому хотя бы прочесть или показать свои стихи. И Майе пришлось оглядеться…
В Киеве шумно и размашисто заявляло о себе «Поэтическое вече», возглавляемое старейшей писательницей и поэтессой Анной Топтыгиной.
Ай да личность! – говорили о ней сторонники и друзья. – Какая беспримерная женщина! Такие всегда наживают себе завистников и врагов…
И была в этом сущая правда, была и скрытая ирония славы. Ведь за что доставалось Анне Федоровне от каких-нибудь снобов на орехи?
А за то, что вся она, от корней волос до кончика мизинца, искони была верна давним традициям искусства для народа! Высшее общество от литературы, совсем не русское это что-то, не демократичное и не соборное – твердо, еще со времен активистской молодости усвоила Анна Федоровна.
Вот и попробуйте, господа диверсанты всех мастей, с парохода современности ее сбросить!
Потому что первая же попытка бунта на флагманском корабле пресеклась в самом еще зародыше, стоило Анне Федоровне заявить в одной из бесчисленных статей-воззваний: «У кого какие претензии, это не к нам! У нас запрещается неуважение!»
И пускай теперь они, недруги ее, лясы поточат, молодежь и самих себя поморочат, посудачат о ней, напакостят ей изустно и письменно, да и разбредутся, канут себе в свою безвестность, потонув в общей массе ее, Анны Топтыгиной, приверженцев и питомцев, и в уйме нынешних и давешних ее заслуг.
Таким-то образом «Поэтическое вече» собирало всех, и всех вмещало никогда не дающее сбоя сердце его руководительницы.
Ну как же было юной провинциалке не потянуться в эти широкие, по-матерински щедрые объятия?
Как было великодушной Анне Федоровне не уделить хоть чуточку внимания новехонькой этой дикарке? Так однажды она и встретила Майю, с такой именно величавой царской простотой перед ней распахнулась – почтенных лет уже дама, внушительная прическа, воздушно-предлинный шарф как у злополучной танцовщицы, чистопробное золото украшений. Проникновенно заглянула в глаза, очень дружелюбно обняла за плечи, окатила волной богатого обертонами голоса и даже предложила звать ее «просто Анна».
Но длилось видение недолго. Из всего короткого, мимоходом, где-то на лестнице, разговора Майя смогла бы припомнить, что ее назвали «молодой начинающий талант», хотя почему ее так назвали, предварительно не прочтя ни строчки, оставалось загадкой.
Вероятно, все было элементарно: пышущая избыточной энергией «просто Анна» как раз спешила с одного мероприятия на другое, а еще вырисовывалось какое-нибудь заседание на очень-очень высоком уровне, и нужно было успеть заглянуть в доклад… И вообще-то не исключается, что несколько надоедливую Майю она вообще с кем-нибудь перепутала…
Она, точно Шамаханская царица из шатра появившись, так же как та неожиданно испарилась, оставив после себя по-французски ароматный дух и какой-то свежеотпечатанный, но уже слегка помятый листок. Куда-нибудь приглашение с программкой – пронеслось у Майи в голове.