Над волосяными макушками взлетело множество рук. Между ними, словно в лесу, заблудилась тонкая страдальческая шея. Она так вытянулась, что сидящая на ней жидковолосая голова, казалось, способна была достать до нижних подвесок люстры.
– Двадцать тысяч сто, – обиженно, будто самому себе не веря, пропел дребезжащий фальцет.
Но наперекор его жалобе уже неслась целая стихия вожделений.
– Двадцать тысяч триста, – завопила соседка слева от Майи.
– Двадцать с половиной, – взвыла базарная тетенька.
– Двадцать восемьсот, – взревел некто невидимый.
– Тридцать тысяч, и вот я уже плачу! – метнулась к подиуму разноцветная полная дама.
– Сейчас ты заплачешь, сука! – Левая рука из второго ряда рванула ее за меховой подол, но правая так и не поднялась, потому что дама повалилась в объятья обеих.
Очень уж волновалась молодая респектабельная пара. Наконец супругу удалось улучить в этом жутком гвалте промежуток затишья.
– Тридцать с половиной, – выговорил он членораздельно, с подчеркнуто благородной интонацией. Потом обернулся и с доброжелательной улыбкой обвел взглядом публику.
Ах на тебе!.. Майя мгновенно его узнала. Это ж они с женой меха возили из Греции, мотались лет десять туда-сюда.
Дядюшкиных знакомых сынок. У него теперь свой магазин. А начинали со всякого барахла на польских рынках. Еще припомнилась ей довольно неприглядная история, связанная с разгрузкой вагонов… Они тогда выпутались…
– Сорок тысяч!
Опознанный Майей знакомый снова обернулся. Неприветливо поглядел на конкурента, но, встретив его упорный взгляд, прикусил губу и тут же сел. То был «нахохленный петушок».
Мистер Трикс поднял молоточек. По непонятной причине он вдруг изменил свой отполированно-деревянный вид и заблестел в свете люстры так, будто его обернули серебряной фольгой.
– Сорок тысяч – раз! – Молоточек сверкнул в руке Трикса. – Сорок тысяч – два! Кто желает предложить больше? – Молоточек засеребрился как отражение луны в ночной воде и вдруг неожиданно потемнел, точно налился ртутью. – Сорок тысяч – никто не хочет торговаться? Сорок тысяч – три!
Молоточек упал со странным звуком: казалось, в воду бросили большой булыжник.
– Продано! – отчеканил мистер Трикс. – По обычаю нашей фирмы, каждого счастливого приобретателя вещи особо уникальной мы просим пройти на подиум для торжественной ее передачи.
Сверху полетели звуки духового оркестра – играли, как и положено, туш. Майя вскинула голову – на боковых балконах наяривали незамеченные доселе музыканты.
В зале раздались аплодисменты, вначале жидкие, потом, по мере приближения к подиуму нового владельца волшебной колесницы, все сильней и сильней.
«Петушок» медленно взошел по ступеням и остановился позади круглого столика с часами, посредине между Серпентиной и Кадмусом, счастливым лицом к зрителю. Господи, да это же муж поэтессы Снежаны Ангелюк! Капитан в отставке, он, помнится, в бытность их краткого знакомства приторговывал в Польше подержанными автомобилями, постоянно гоняя туда и обратно.
Ишь ведь, склонился над новым приобретением, руками благоговейно трогает, путешествие предвкушает, дождаться чего-то не может…
В эту минуту раздались истерические женские крики:
– Труп! Труп!! В зале труп!!!
Майя вскочила и вперилась в источник воплей. В панике, образуя пробки, те кричавшие уже протискивались по рядам – прочь от очага жутковатого открытия.
Сидящие впереди являли искаженно вопрошавшие лица, в задних рядах густо толпились, кто-то плотный и нетерпеливый, желая удостовериться, тянулся туда рукой.
Шум сгущался, начиналась характерная для подобных ситуаций свалка. Наконец, выглядывая из-за любопытствующих голов, Майя смогла разглядеть сам объект суматохи. Почти квадратное, с бычьим затылком и пикнической шеей тулово за все время так и не шевельнулось. Вот только этот… оранжевый шарф… Кажется, поначалу он был какого-то другого цвета? А вокруг слышались голоса наперебой:
– Наверно, он после фейерверка!
– Ну кто же теперь установит!..
– А вы похлопайте…
– Как?!
– А по щекам, может, он в обмороке…
– Пульс-то есть?
– Да где… запашок уже трупный…
– Что-то быстро…
– Я час назад заподозрила неладное… Толкаю, толкаю его…
– А мне прямо дурно стало…
– Так это что, после фейерверка?
– А что ж еще!
– Ведь как бабахнули – сердце ушло в мошонку!
– Суда на них нет…
– Скорую! Милицию!
– Протокол!
– Да, человек-то был известный… Вот и ходи без охраны…
– Жене сообщить…
– Сообщить в милицию!.. Немедленно!
– Черт, не работает мобильник…
– И у меня…
Роптание голосов перекрыл полновесный металлический звон, напоминающий удар колокола. За ним последовали другие. Спустя несколько секунд стало ясно – это разноликие куранты дружно бьют положенный двенадцатый час. Майя, почти машинально, поглядела на подиум: забытый всеми супруг поэтессы теперь почему-то смотрелся в молочной дымке и сохранял лишь очень неясные контуры тела.
Мгновение, и она поняла: он растворяется, тает…