"Когда буду мёртвым и белым..."
Живоин Павлович
Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я — медь звенящая или кимвал звучащий.
Апостол Павел
В мире, откуда ушли Любовь и Вера, остаются только бьющийся чёрной бабочкой ужас в пустом очаге, тускнеющее пламя свечи, и несмытый заржавевшей кровью грех, а вечная скорбь накрывает мраком всю землю.
А ещё прогнившие доски, оставляющие занозы на замёрзших руках и незаживающие раны в сердце криками распятого на них друга, и долгие, как в аду, дни и ночи на кладбище, и молитвы почерневшим идолам невоскресших распятий, любящим слово «Morti», да тёмно-серые свечи и заупокойные мессы над оцепеневшей в холодном небытии заброшенной русской или румынской деревней, а может быть, и подкрадывающийся страх старости как безысходный визг запутавшейся собаки в цепях, будто запутавшейся в них же человеческой души, которые «зоозащитнице» Войчите, нарушившей дважды устав, — приведя сначала четвероногого, а потом двуногого друга к "очагу дома и любви", — создадут вечный и неразрешимый когнитивный диссонанс: выбрать между религией и любовью — это предать Бога, но выбрав в этой ситуации или религию, или любовь — это предать Его точно так же.
Кристиан Мунджиу снял отнюдь не антиклерикальный фильм, — заметьте, этот фильм глубже, — он невероятно напоминает и «Нелюбовь» Звягинцева, и «Когда буду мёртвым и белым» Живоина Павловича, — и ставит вопрос так же, как одновременно с ним поставили создатели фильма «Лурд» Джессики Хауснер, а чуть раньше Достоевский в «Братьях Карамазовых»: «Сын Человеческий, вернувшись, найдёшь ли Ты Веру на Земле?»
У Него есть обыкновение приходить к людям в лице самого раздражающего нищего, самого «неправильного» не хрестоматийного бомжа, как «Стюарт» Дэвида Эттвуда, в лице самого скандального и отверженного прокажённого. Это Христос в его лице нарушает уютный кухонный быт и умиротворение религиозной общины в румынской деревеньке за холмами: ведь не компания друзей сняла квартиру и живёт в ней доброй семьёй, — а если вы гордо, почти как сам Враг, вознесли себя над людьми, и самозванно, как Инквизиция, стали учить их, — то отвечайте же по всей строгости закона как Божьего, так и человеческого. И если вы и себя приковываете цепями и веригами к кресту для суда и смирения, — то это ещё хуже, — самоубийца опаснее, потому что не ценя свою, он не оценит и чужую жизнь.
Саморазрушение, которое эвфемистично кутается в термин «смирение», убийство и самоубийство как страдание «во имя света», оборачиваются не «спасением скорбями», как любят внушать нам православные, а соучастием с Дьяволом и договором с Тьмой.
Ещё чуть-чуть и мы в Средневековье, — свидетели той же драмы в сериале «Демоны да Винчи» Питера Хора, где Леонардо впервые применяет психоанализ и исцеляет своего и врага, и друга графа Джилорамо Риарио, незаконнорожденного сына Папы Римского Сикста, пытавшегося от имени Рима подмять под себя Флоренцию. В ход шло то же, из-за чего потом миллионы людей отшатнулись от христианства как от второй чумы: «почитание отца своего») и Папы Римского как понтифика Церкви («кому Церковь не мать, тому Бог не Отец») сведено к почитанию их грехов, страстей, извращений и отклонений, что вводит Риарио (и современного православного) в состояние психоза более тяжёлого, чем психоз, показанный в фильме "За Холмами",
ведь у Алины в отличие от него нет противоречия: пусть истерично и инфантильно, она, детдомовская, как умеет, служит своему пониманию Любви, не расчленяя её умертвиями и не оскверняя её страшными заклинаниями-молитвами, как это делают возлюбившие своего невоскресшего Господа. В конце концов, в "Правилах Виноделов" Джона Ирвинга социальная дезадаптация и вечный инфантилизм бывших приютских детей отражены исчерпывающе.
В первой попытке осмысления ран, которые нанесло Христианство людям, в сериале "Демоны да Винчи" граф Риарио убивает по приказу Папы Сикста «как послушание» свою родную мать и массу невинных людей, а Леонардо учит его разделять эти две вещи. Леонардо обращается к свободе выбора, который дан каждому человеку Богом: ты можешь осознать свою ошибку в умозаключениях, от чего произошло умопомешательство, а потом постепенно изменить своё поведение. Перестанут приходить субличности и голоса, — и «одержимость» окажется или уступкой, — по свободе воли, — страстям и падению, или же, — тоже по свободе воли, — внутреннему осознанному согласию со своими неправильными логическими умозаключениями.
Однажды в Дивеево мне показали пастуха, — послушницы с гордостью поведали мне, как «по его молитве погиб 14-летний сын, склонный к непослушанию и греху, чтобы спасти его душу»…
Но большинство православных не задумывается, что Христос не шутил, когда устами апостола Павла предупреждал о том, что отвергнув обетование Божие, и уподобляясь Аврааму, ждавшему Сына Обетования Исаака от Сарры, и усомнившемуся в Слове Господа, а потому родившему Измаила от суррогатной матери Агари, — галаты и православные с католиками начали судить о Боге не духовно, а по плоти, — ведь отвергнув Благодать, человек опять попал под Проклятье Закона, а «так как закон рождает грех, а грех рождает смерть», и потому и католики, и православные, и многие впавшие в эту прелесть протестанты оказываются духовно мертвы, потому слово «Morti» на церкви в фильме «За Холмами» так зловеще символично.
Да о чём же мы? Батюшка Церкви "За Холмами" с самого начала сказал, что грехов 422, — на целых 200 меньше, чем в Ветхозаветной вере, — и что «любить человека запрещено, иначе будет невозможно любить Бога».
Выходом для всей общины становится распятие девушки на кресте. Крест - всегда отчаянный выход от удушающего Закона, и у некоторых монашествующих в этой ситуации пробуждается или «одержимость», или «блаженность», равная, разве что, гулаговским экстазам, когда священники в застенках служили литургию для воров и причащали их своей кровью, вскрыв вены, — подумать только, какое тщеславие, подаваемое как подвиг! Каков сдвиг «точки сборки», дозволенное расширение сознания!
Непрощение церковников рождает другой культ: в фильме «Пожиратель грехов» Брайана Хелгеленда с блистательным Хитом Леджером в главной роли, — тема, поданная в фильме «За Холмами», — продолжается еще жёстче, чем в "Деманах да Винчи".
"Пожиратель грехов» пришёл спасать людей, подпольно учредив в Ватикане должность превратно понятого им Милосердия, — того, кто может взять на себя грехи тех, кого 2000 лет церковники отправляют точно так же в ад, «спасая скорбями», как «спасли» и отправили туда Алину в общине "За Холмами".
И Бог вершит свой суд: не отпускает грехи, не даёт радости, не исцеляет, но милосердно даст возможность покаяния через боль и тюремное заключение.
Нет, разве же распявшие Алину преступники? Они жертвы многовековой прелести, история которой восходит к Инквизиции, где прямые и перевёрнутые кресты были чем-то единым.
И бедные полицейские знают это, — и когда, в ожидании прокурора, закуривая, офицер полиции, до мозга костей деревенский и православный, — тупо мыча свои мысли в голове, — до конца ещё не осознаёт, был или нет в этой истории состав преступления, - из размышлений его выводят отрезвляющие брызги слякоти из-под колёс проехавшего мимо равнодушного водителя и, заливая лобовое стекло, будто очищают этой грязью грязь и беспросветность «сохранившей веру предков» Восточной Европы.
Ведь когда из Церкви уходит Любовь, тогда и наступает Конец Света.
