Глава пятая. Наказание
Часть пятая
... Их, Ванечку Россиюшкина и её, волокла за шивороты по коридору здоровенная, пудов на десять, жуткой строгости директорша школы- интерната... Пахнущая жирным, несвежим, облитым духами мясом, упакованным в чёрный костюм из громадной юбки и такого же жакета на белой с жабо блузке, она легко и зло волокла их к себе в кабинет. Оттаскиваемый ею из драки, дерзкий и стойкий Ванечка Россиюшкин, в пылу боя успел случайно садануть ногой и по её коленке, и теперь, волоча их, как котят, гневно встряхивая, норовящих вырваться, она, директорша, прихрамывала и разъярённо грозила — не разберёшь чем:
— Ну, покажу я вам!!.. Ну, я вам покажу!!!..
Дотащив до кабинета, впихнула их, загнанно озиравшихся, и заперла снаружи. Там, за дверью, слышались возбуждённые голоса. Переполох, молнией облетевший всю школу, быстро собирал в кучки любопытных, желавших поглазеть на героических «новеньких». Там обсуждалось событие дня, слышались рассказы свидетелей и зевак. Смаковали.
Поглядели друг на друга и, неостывшие ещё в пылу возбуждения, смогли улыбнуться друг другу. И Ванечка Россиюшкин опять сделал то,
что должен был сделать, как мужчина: бесцеремонно взял со стола директорши бутылку нарзана, налил в стакан и подал ей. При этом подмигнул и сам напился из горлышка.
Она жадно отпила половинку стакана и сделала то, что должна была . как женщина: бесцеремонно взяла со стола директорши надушенный платок, намочив его в оставшейся в стакане воде, стала утирать кровь Ванечки. И, словно видя их сквозь замочную скважину. Чей-то смелый девичий голос ободрил:
— Эй, малышня! Ну и правильно!.. Молодцы! Так им и надо, Клещ. с дружками! Гак и держитесь там, говорю... Всё — директорша вращается...
— Вы поглядите на них! — входя, говорила директорша, вошедшим к ней вместе штатной «медичке», старшей воспитательнице и завучу школы, (тут же вошли следом и стали у стенки Клещ с прижатым к уху платком и вся его пострадавшая компания).
— Они же что наделали с нашими учениками?!.. Эти новенькие, маленькие мерзавцы, драку учинили! А эта Красильникова, поганка этакая, кусок уха Клещкову откусила!!! Ужас!!! Кровь остановить не могут!!! Ну, я понимаю... мальчишки дерутся... Всё бывает... Но чтобы девочка!.. Глядите, даже губы у неё в крови!!.. — директорша приблизилась к ней, но Ванечка Россиюшкин опять заслонил собой. — Вот, полюбуйтесь!.. Они же — банда! Им же в психушке место, а не в нашей образцовой школе!
На рослого Клеща и впрямь было жалко смотреть: с лицом, исцарапанным возле носа и слезящегося глаза, с клочком вырванных волос на куртке, с травмированным, в зелёнке, ухом, выглядел он опозоренным, а потому несчастным. Его товарищ, Мишка, смотрелся не на много лучше: с распухшим, разбитым носом и подбитым глазом — тоже сконфуженный проигранным сражением. Двое других, задрав штанины, также коротко продемонстрировали на ногах ссадины от побоев.
— Они же бешенные! — процедил сквозь зубы Клещков, морщась от боли.
— Дебильные же — сразу видно!
— Ничего страшного, с точки зрения травматологии, нет, — сделала заключение «медичка». И добавила, сочувственно и с уважением взглянув на этих новеньких, затравлено стоящих рядышком героев дня, — этих стриженых, разнополых молекул с атомами бунта: — Ничего страшного — ухо вовсе не откушено. Лишь разорвано. Пустяк. До свадьбы заживёт...
— Не хватало, чтоб откушено было!.. Нам тут уголовного дела ещё не хватает!.. — взъярилась директорша. И тут взгляд её упал на испачканный в кровь мокрый платок на столе и стакан с мутным, от Ванечкиной крови, нарзаном. — А это что такое?! — выкатила она глаза, изрыгая новую лаву гнева и брезгливо держа платок двумя пальцами. — Кто?!- Кто сделал это?! Ты, Красильникова?!
Шагнула вперёд, потупившись:
— Я.
— Опять ты... Да как посмела ты!.. Ты что себе позволяешь, поганка этакая! — накатываясь на неё раскалённым, сорванным землетрясением и лавой, валуном, зашипела та, словно окатываемая водой. — Да ты, и в самом деле, не дебильная ли?! В специнтернат захотела?!
Пылая лицом, снова шагнул вперёд и заслонил собой Дашутку.
— Твоё сердце — змея! И твоя душа — жаба! — При этом Ванечка бесстрашный, странно улыбался.
Директорша всплеснула руками,
— Оскорбил директора школы, да ещё и... ухмыляется!! Ты чему улыбаешься!? Может так переезду в специнтернат радуешься?! А?!
Тут Ванечка Россиюшкин и вовсе озадачил всех присутствующих и подслушивающих за дверью.
— Девиз у меня такой...
— Это что же за девиз? Поделись с нами, Россиюшкин,— втиснулся в необычный конфликт завуч школы — солидный, лысеющий и не такой злой, как директорша.
Ванечка глаза не отвёл, а улыбнулся и вовсе бесстрашно:
— Когда над тобой смеются — скаль зубы, когда на тебя скалят зубы — смейся...
И пользуясь повисшей тишиной, дерзко заговорил, кивая на директоршу:
— Она потому и обзывается, что ничьи мы здесь!.. Она даже не узнала, кто виноватый!.. А уже не на нашей стороне! А я знаю — почему так... Просто к Клещу родич приезжает... Мёд директорше привёз, арбузы... Клещ сам же и хвастал этим... Значит, продажная она!
Тишина, повисшая в кабинете, стала такой тяжёлой, что, казалось, потолок стал ниже под её весом. Даже Клещ втянул голову в плечи.
— Да как ты смеешь!.. — задохнулась та в приступе ярости. — Как смеешь ты!.. Рука её опасно потянулась к уху Ванечки, угрожая вымесить гнев директорши именно на этом, менее всего повинном в грехах, органе человека, — служащим всего лишь для понимания звуков, но почему-то из века в век используемом человечеством приложением к телесному наказанию — для экзекуций...