Глава пятая. Разборка
Часть четвертая
Несчастья начались уже на четвёртый день после этого.
Как то так получилось, что оторвалась она от Ванечки на какое-то Побывав на перемене в туалете, торопливо шла в класс, поправляя юбку неловко сидевшую на ней, школьную форму. В узком переходе, палённом и мрачноватом, под лестничным маршем ей вдруг преградили путь ногой, на уровне живота упёртой в противоположную стенку. Это был старшеклассник Клещков, по кличке Клещ. Вместе с ним — ещё трое, также вонявших табачным дымом.
— Ты кто? — спросил Клещ, подмигнув дружкам и ухмыльнувшись.
— Как фамилия твоя, женщина?
— Красильникова... — ответила негромко, исподлобья глядя на того удивлённо и долго.
— Как-как?!.. — наклонил он голову к её губам, будто не расслышал. Опять ухмыляясь, подмигивая и дурачась, переспросил, передёрнув в её фамилии буквы: — Красивенькая?.. Слышали, братва?!.. У нас, оказывается, «красивенькая» завелась!..
Те схватились за животы, начав усердно и услужливо похохатывать вслед Клещу.
— Кра-си-венькая... — смаковал Клещ. — Во! Видели красивенькую?.. А ты, красивенькая, в зоопарке была когда-нибудь? Нет?! — сочувственно удивился он, когда она отрицательно крутнула головой. — Значит, и обезьянки живой никогда не видела?.. А хочешь увидеть?
Кивнула.
— Она хочет!.. — умилился Клещ, похохатывая вместе с дружками и поощрительно на тех поглядывая. — Покажи, Мишка, обезьянку — пусть «красивенькая» наша поглядит...
С этими словами он оттянул в стороны её уши, а тот, кого звали Мишкои, поднёс к лицу её небольшое зеркальце... И все четверо прямо-таки покатились со смеху, охая и постанывая.
— Ну, кто там?.. — захлёбывался в смехе Клещ, продолжая оттягивать ее уши — Увидела? Увидела там обезьянку? Кто там?! — она смотрела на своё отражение и отражение Клеща за ним и, странно, не ненавидела его... Бледная, униженная, оскорблённая, но сдержанная, жаждущая отвернуться, но вынужденная смотреть так, ибо так были Распяты её уши, шевельнула губами, произнеся твёрдо:
— Там — я. И ещё кто-то... со свиным рылом.
— Но-но!, — Посерьёзнел Клещ и щёлкнул ладонью по стриженому затылку — Не груби старшим! Чё лысая? Вошки были? Ну, ладно, — опять уперся он ногой в стену, — подлазь под ногу и чеши дальше, доходяга.
Тут, откуда ни возьмись, и стал перед ним, заслонив её собой, Ванечка Россиюшкин, — стал, верный клятве и собственному духу, исподлобья сверкая гневной синевой глаз, внутренне собранный и напряжённый, слов! нацеленная стрела на натянутой до предела тетиве арбалета.
— О!.. — изумился Клещ появлению нового лица на сцене жизни — Ещё один стриженый!.. Тебе чего, шкет?
— Я всё слышал... И видел всё... — приглушённо заговорил тот расставляя слова так, будто вбивал их в Клеща. И заключил, однажды услышанное от Дашутки, но со слов Бубунихи: — Сердце твоё — змея! А душа твоя — жаба! Или прощения проси или... подохнуть ты должен!
— Тю!!! — изумился Клещ ещё больше и уже неподдельно. — Ты откуда взялся — такой торжественный? Брысь отсюда!! — И звонкий подзатыльник, больно задевший и ухо, укрепил поступление команды авторитетного Клеща.
Но Ванечка Россиюшкин от подзатыльника даже не шатнулся!.. Даже не зажмурился — не моргнул даже!.. Но медленно, словно факир, делающий отвлекающий жест, он поднял пред глазами Клеща руку с развёрнутой ладошкой, на которой незажившей полоской краснел шрам от ритуального надреза, и, коротко бросив на неё, на Дашутку, взгляд не простого воина, раздельно и резко выкрикнул, прежде чем начать мстить:
— Ты и я... Мы с тобой — одной крови!..
Всё, что произошло потом, было столь ошеломляющим, что вогнало всех в полнейшее оцепенение. Стрелой возмездия, безжалостной и меткой, отпущенной, наконец, из тугого, боевого арбалета натянутых нервов и сил, Ванечка Россиюшкин метнулся под загораживающую проход ногу Клеща и, цепко ухватив, выдернул из-под него ногу, на которой тот стоял... Мгновенно лишённый опоры, Клещ, будучи наполовину выше ростом невесть откуда взявшегося мстителя, рухнул, как подкошенный, — и так стремительно, что не успел даже рефлекторно взмахнуть руками или подставить их при падении!
Падение было тяжёлым, звучным, болезненным для спины и затылка, на несколько секунд забившим дыхание и сознание Клеща!.. А он, Ванечка Россиюшкин, камнем, пущенным из пращи, уже нёсся стриженой головой вперёд, целясь в толстый живот того, с зеркальцем, кого звали Мишкой, — тот охнул от удара, роняя зеркальце и падая навзничь, а в падении успевая поймать носом три-четыре удара кулаков, будто век тренированных, разъярёнными шмелями выстреливающими из боевой, гибкой стойки Ванечки!..
... Хрустело под ногами разбившееся зеркальце, и двое других» уцелевших дружков Клеща, атаковали ярость Ванечки Россиюшкина, тащили его за руки, брыкающегося, к стенке, а очухавшийся, обозлённый Клещ уже бил Ванечку в лицо, и уже кровь показалась из носа. При виде его крови, красной вспышкой полыхнул смысл ритуальной клятвы, обостривший весь нервный резерв сил в ней. С собственной, стремительно толкнувший её к действию жаром крови.
— Мы с тобой — одной крови!! Ты и я!!! — надсадно и тонко прокричала она не своим голосом, страшно искажаясь в лице и оскалившись, кошкой запрыгнув на спину Клеща, цепко обхватив его обеими и ногами, мгновенно запустила пальцы ему в волосы, в глаза, царапая его, впиваясь зубами в ухо, прокусывая и рвя его!
Клещ вертелся волчком, выл и кричал так, что на крик стали сбегаться все кто слышал и те, кто увидел сбегающихся на крик. А тем временем Ванечка Россиюшкин, отважный и мятежный, молотил что есть мочи и руками и ногами, — и Клеща молотил, и приятелей его. Те, вконец оторопевшие, пожалевшие уже, что ввязались, и сопротивление перестали оказывать. Лишь отпихивали его по очереди, пользуясь величиной роста и длиннотой рук...