Вся судьба Виктора Морозова-Натали сложилась сугубо космополитично, на скрещении различных культурных традиций. Он абсолютно свободно говорит по-английски, немецки, французски и итальянски, его колоритный русский язык полон какой-то удивительной отчетливости, «старорежимной» бережности артикуляции.
Африканская экзотика
В Италию Морозовы-Натали прибыли уже с годовалым Виктором. Предприимчивый инженер-строитель, Морозов-отец недолго сидел без работы. Константин Николаевич быстро выдвинулся, увенчав свою новую карьеру службой у герцога Амедео Аостского, вице-короля Эфиопии, который даровал ему титул «главного инспектора вице-королевских резиденций».
Среди первых детских воспоминаний Виктора — верховые прогулки по выжженным солнцем пустынным окрестностям эфиопской столицы, гротескная пестрота придворного общества Аддис-Абебы, где меж грандов старой итальянской аристократии можно было встретить и родовитых соотечественников из первой эмигрантской волны.
С приходом британских войск пришлось спешно возвращаться в Европу, в мрачную Флоренцию военного времени, с запертыми музеями и памятниками, прикрытыми мешками с песком на случай бомбардировок.
Возвращение в тосканское барокко
Ничем нарочито русским не выделяется его вилла в Баньо-а-Риполи близ Флоренции, которую он собственноручно отреставрировал, раскрыв архитектурные детали и фрески XVI века, — некогда дом, живописно прилепившийся на склоне холма, принадлежал сенатору Якопо Сольдани, игравшему видную роль в бурной истории тосканского раннего барокко.
Как только переступаешь порог виллы Сольдани-Морозова, настоящее зримо отступает, старина властно берет свои права. Впрочем, то же мощное движение вспять вообще преобладает в окрестностях Флоренции.
Здесь бережно сохраняется ландшафт ренессансной эпохи, «тосканские дымные дали». Но и в этом заповедном пейзаже дом Морозова привлекает своей неповторимой музейно-театральной романтикой. Тут даже нет телевизора, жена и сын Виктора ходят к соседям, когда в эфире что-то особо сенсационное.
Поздний ренессанс, точнее сюрреалистически капризное итальянское барокко, царствует в стиле мебели, орнаментов, в настенных картинах и декоративных панно. Художник любит придавать этому историческому маскараду дополнительный шик, в праздничные дни облачаясь в самодельные одеяния XVIII века.
По-своему символично, что не так далеко расположено Сан-Донато, бывшее имение Демидовых, чей род — прежде всего в лице посланника во Флоренции Николая Демидова и его сына Анатолия, женатого на племяннице Наполеона I, — стал одним из самых крепких звеньев русско-итальянских культурных связей.
Русская жилка
При всей погруженности Виктора Морозова в итальянский, в особенности в излюбленный им венецианский, быт века Просвещения, он чрезвычайно начитан и в русской истории до- и послепетровского времени. Ценнейшие исторические фолианты, поблескивающие золотыми корешками, собственно, и составляют самое яркое русское пятно в колорите интерьеров.
Морозову присущ подлинно исследовательский, причем своенравный и неожиданный подход к перипетиям царствования Алексея Михайловича, Петра и его преемников. Не раз в беседе он увлеченно начинал толковать о тупиках и перспективах развития России как бы из XVII века, превращая тишайшего Алексея Михайловича, Никона и Петра в наших современников, чьи прозрения и роковые ошибки повторяются в годы реформ.
Под пышным карнавальным покровом искусства Морозова повсюду проступает русская жилка, пусть еле-еле ощутимая, но все же очевидная в сопоставлении с обстоятельствами его родословной. В ранний период он увлекался копированием икон, хотя всегда подает себя лукавым вольнодумцем вольтерьянского толка. Как настоящий старинный мастер, он вообще предпочитал пользоваться собственноручно изготовленными красками, порицая современные пигменты за их «химическую мертвечину».
Фамильное увлечение неоклассическим стилем
Ничего иконного, впрочем, в его картинах нет. Изначально в них господствуют отчужденные фрагменты античной архитектуры, руины гробниц и храмов с тяжелыми, архаически массивными ордерными деталями.
К неоклассическому ордерному стилю всегда тяготел в своих архитектурных проектах его отец. На вилле можно увидеть антики, купленные Константином Морозовым еще в Керчи. Неоклассика картин художника вообще насквозь «фамильна».
Можно вообразить, что он со слов матери пытается восстановить облик так и недостроенного усадебного дома под Нижним Новгородом с архаическими угловыми павильонами-толосами — честолюбивой мечты деда. Овеянные кладбищенской тишиной руины тем самым превращаются не просто в знаки средиземноморской древности, в них проступает смутное, унаследованное от родителей воспоминание о разрушенной России, далекой Северной Элладе.
Наше национальное культурное наследие претерпело столько катастроф, что для прямого выхода к нему необходима истовая археологическая работа, хотя речь идет‚ не о столь уж седой старине.
Дело не в самой исторической дистанции, сравнительно короткой, - дело в немыслимых масштабах разрушений. Дальние отголоски этого землетрясения живут в неоклассических фантазиях Морозова, их вдохновляет не только ностальгическая память о былом, но и роковое столкновение традиции и утопии.