97-й год выдался для меня безденежным. Как и предыдущие двадцать лет моей жизни. Да и последующие. Но были и хорошие новости. Я поступил в университет. Настоящий. Ну, как настоящий? Педагогический. Имени Герцена Александра Ивановича. Что тут говорить, я был рад. А уж, как рада была моя мама!
Первый курс, огромный поток. Сразу образовались какие-то компании по интересам. Я, отстранённый, мотаюсь от одной к другой. На пару лет старше всех остальных, я выгляжу немного пенсионером. На меня смотрят снисходительно. Но мне плевать. Мне всё интересно.
Беда пришла сразу и с той стороны, откуда её ждали. Картошка! Сразу же, в первый месяц и на тебе – практика. Все – в поле! Но я вспомнил, что обладаю близорукостью -10 и предоставил соответствующую справку, о том, что мелкая картошка в поле вряд ли будет мной замечена. А, вот, если я останусь на практику в стенах университета, то здесь несомненно найдётся мне применение. И таки нашлось. Предстояло разбирать заброшенный учебный корпус от старого хлама и прочего мусора. Таких как я оказалось ещё человек десять. И все как на подбор «инвалиды» со справками. В этой компании мы и познакомились. Тёмненький, шустрый, невысокий и чрезвычайно интересный, он ещё не был похож на вождя. Это после. Но уже тогда в нём взошли первые росточки власти, которые затем распустятся в огромный яркий цветок. И я это заметил. Мы стали держаться вместе. Нас, «инвалидов», разбили на две группы и поставили над нами соответственно двух третьекурсников-политологов. Один был в длинном плаще надменный, копирующий во всём, журналиста Парфёнова, другой – полная его противоположность: скромный, тихий и умный парень, внешне напоминающий знатока Бурду. Нам с вождём достался последний. Вернее, мы ему достались. И если «Парфёнов» командовал своей группой через губу: так, а теперь быстренько пошли туда-то и сделали то-то! То «Бурда», интеллигентно из-под больших очков как бы предлагал нам пройти в такую-то аудиторию и освободить её на хрен от старых парт и шкафов. Указания последнего было исполнять приятно. Вот она, сила политологии и интеллигентности! Так мы с вождём целый месяц работали грузчиками. Как-то, разбирая старый шкаф, мы наткнулись на целую библиотеку. Пыльные советские книги 1930-50-х годов, географические карты, всякая методическая ерунда. «Бурда» приказал… То есть попросил, конечно, весь этот хлам вынести на помойку. Но мы оказались тоже людьми интеллигентными и, как никак, будущими историками. Короче, ни у одного из нас не поднялась рука выбросить эту библиотеку на улицу. И мы принялись делить сокровище. Разделили поровну и даже не поубивали друг друга. Интеллигенция! История древнего мира, тома Скрынникова, Тарле и даже несколько томиков Ленина – всё это теперь пополнило наши домашние библиотеки. Осталась какая-то ненужная ерунда. А вот, это давай выбросим, предложил я. Нет, задумчиво произнёс вождь. Мы это продадим. Отнесём к букинистам. В Старую книгу.
И мы поволокли несколько мешков макулатуры на Мойку, в букинистический магазин. Там все эти пожитки долго рассматривал пожилой книжник, недоверчиво поглядывая на нас из-под очков. Большую часть он принял. Но что-то пришлось унести обратно. И ещё нам заплатили. Меня поразила лёгкость операции. Принесли какие-то бумажки, а унесли другие бумажки. Куда более интересные. Вот так интеллигентность и любовь к книгам моментально дали вполне ощутимые дивиденды. Я открыл для себя тайну скромного букинистического магазина. Через полчаса мы с вождём уже сидели в университетском садике и неторопливо наслаждались пивом, приобретённым на вырученные от операции деньги. Мы нагло, как бы бросая вызов всей науке, расположились возле памятника Герцену, и было видно, что Александр Иванович нам завидует.
На следующий день мы отправились на практику уже с решительным настроем перепотрошить этот старый мир и продать его к чёртовой матери! Наш шеф Бурда предложил нам менее грубую работу. Что-то там подметать. Но мы активно запротестовали: хотим, мол, разбирать шкафы! И всё тут! Тот посмотрел на нас через очки с явным недоверием, но оставил на прежнем месте. А мы с вождём с ещё большим энтузиазмом принялись и дальше громить старые аудитории, крошить в них шкафы и поддерживать экономику букинистических лавочек. Ну и нашу собственную экономику. Что, уж тут? Мы сблизились как революционеры. Физический труд, книги и деньги сделали нас родственными душами. Ах, да, и ещё пиво. Так рождаются партии. Но не всегда нам доставались бумажные трофеи. Иногда приходилось банально выносить мусор. Почти каждый вечер после практики, мы устраивались на скамейке в садике возле товарища Герцена и беседовали на разные темы. В отличие от меня, вождь оказался весьма начитанным малым. Особенно ему нравился Селин. Да, и вообще, всё радикальное и живое. Терпеть не мог праздность. Я тоже. Тупое шатание по кабакам и магазинам мы единогласно презирали. Труд, учёба и литература – вот настоящая жизнь! Прорыв, движение, борьба… На наших зелёных сокурсников мы смотрели чуть с высока. Вождь говорил, что любит риск. Лезть в самую гущу! У меня, поведал, и нож имеется. Ещё мы сошлись в литературных пристрастиях. И если Селина на тот момент я не читал, то Лимонова знал почти досконально. Вождь – тоже. Ему нравился автор за радикальность, смелость и вызов всему праздному и жирному миру. Мне – за тоже самое плюс за вкусный развесистый слог. Обаяние текста.
Практика закончилась, и мы с вождём оказались в разных группах, но продолжали встречаться на смежных занятиях. Например, на физкультуре, где перед занятием до забвения играли в настольный теннис. Играл он хорошо. Реакция, резкие хитрые ходы... Но и я не отставал. Затем, всё на той же физкультуре, мы бегали по Михайловскому садику. Вождь всё чаще говорил со мной о политике, какой-то партии, митингах, протестах. Но мне всё это было не интересно – я страстно увлёкся историей и учёбой. А в его риторике всё чаще стал проскальзывать революционный дух. Как-то после очередной пробежки в Михайловском садике, мы переодевались в заброшенном туалете, на месте которого сейчас пафосный ресторан, и вождь принялся меня вербовать. Вернее, пригласил к себе домой, где обещал рассказать о партии, её целях и всё в таком духе. Я нехотя отмахивался. Помню он сказал: идём, у меня есть водка и колбаса. Этот аргумент, конечно, был весьма заманчивым, но я отказался. Может, зря. После этого вождь потерял ко мне всякий интерес и сошёлся с другим нашим сокурсником, более… подходящим. Последний раз мы с вождём были рядом, когда на наш факультет приезжал Лимонов. Литература на мгновение объединила. Знаменитый писатель пришёл с небольшой свитой. Сам выглядел эффектно: тёмные очки, длинное пальто, высокий, подтянутый – артист! Народу набилось до потолка. Лимонов занял место за кафедрой, оглядел присутствующих и тихо произнёс, что-то в роде: напомните, это у вас университет имени кого?.. Затем рассказал о своей жизни в Нью-Йорке, о встрече с Дали, о жизни в Париже, затем о русском революционном движении. Помню, мелькали фамилии Баркашов, Анпилов... Затем, посыпались вопросы от студентов. Вождь с места выкрикнул: расскажите о ваших отношениях с Довлатовым! Лимонов нехотя ответил: ну, что рассказать? Ну, звал он меня как-то вместе пить… Но я отказался!
После этой встречи, вождь решительно заявил: я буду с ним работать!
Я всё глубже погружался в историю, проводил дни в библиотеках, архивах, что-то писал, рефераты, доклады, дипломную. А вождь… тоже появлялся на занятиях… Всё чаще со своим новым другом и рассказывал, что был на такой-то встрече, на таком-то митинге… Говорил эмоционально с небольшим налётом фанатизма и сумасшествия. Параллельно он устроился куда-то журналистом и по слухам, неплохо зарабатывал. А я учился, подрабатывал, влюблялся – никакой политики. Встречались мы мельком, но всегда приветливо. Я написал диплом, закончил университет, у меня появилась семья и наши пути окончательно разошлись. В последний раз мы случайно встретились в начале нулевых на остановке у Пяти углов. Коротко, но очень тепло пообщались. К тому времени он уже мелькал на ТВ, радио. Я отметил его успехи. Мы поулыбались друг другу и разбежались.
На какое-то время я потерял его из виду и вообще забыл про него. И только пару лет назад, слушая Эхо Москвы, узнал знакомый голос. Вернее, уже изменившийся, но интонация осталась. Резкая, рубленая, отсекая всё лишнее. Это был он - вождь! Затем, увидел в интернете ролики с его участием. Вот, он в студии: лёгкая надменная улыбка, твёрдый ироничный взгляд, резкие ответы. Вот, он на митинге заводит толпу. Я был удивлён (да, нет, не удивлён) когда узнал, что вождь теперь руководит питерским отделением очередной запрещённой (или несуществующей) партии Лимонова. Я, признаться, искренне порадовался за него. Он хотел стать вождём, и он им стал. Он видел цель и шёл к ней каждый день. Напролом. А я? А я, порой, вспоминаю Михайловский садик. Вспоминаю, приглашение на водку и колбасу, от которого когда-то так нелепо отказался. Может, зря?