Бабы, что работали на поле, с испугом наблюдали за облачком пыли, которое появилось на дороге. Судя по всему, кто-то бежал к ним со всех ног...
После 22 июня 1941 года все очень боялись таких вот непонятных визитов. Тогда они, пусть и был выходной, также ранним утром вышли работать в поле. Казалось, ничего не предвещало беды и вдруг на лошади прискакал десятилетний Митька. Он остановился и выдохнул: война! Потом мальчонка свалился из седла без сил на руки подхватившего его отца.
Никто из взрослых не понял, что за страшную весть принес парнишка. Нельзя сказать, что войны не ждали. Ощущение беды постоянно витало в воздухе. Да и слухи ходили разные.
Однако народ до последнего верил – беды не случится. Не посмеют фашисты пойти на Советы. Однако, как оказалось, зря надеялись. Враг переступил границы дозволенного. Осознав весь ужас, бабы тогда дружно заголосили. Молчала лишь одна Агафья. Она, вообще, плакала мало. считала, что тратить время на слезы грех... Вскоре всей на фронт провожали мужиков. Все рома из табора встали в один строй с русскими, или, как их называли, ракли, и ушли защищать Родину. И делали это с честью. Никто не стал предателем и не продал свою землю и свой народ за тридцать серебренников.
Едва фашист покинул станицу, все кинулись обивать пороги военкоматов и забрасывать письмами самые различные инстанции, желая узнать, что стало с мужьями. Не стала исключением и Агафья. Она очень надеялась, что любимый Василий, последнее письмо от которого пришло в начале июля 41-го отзовется... По вечерам собирались и обсуждали, завидуя тем, у кого мужья остались живы и поминая тех, кто уже не вернется.
И вот пришел май 45-го. Из сводок было известно – советские войска бьют фашистов в его логове. Следовательно, надо было возвращаться поскорее к мирной жизни, высаживать хлеб... Да вот беда – тракторов и комбайнов в некогда богатом совхозе не осталось. Лошадей, извечных помощниц по хозяйству, осталось немного. Все порушил фашист. Так что бабам поля приходилось вспахивать на себе. Труд этот был невыносимо тяжелым. Но выхода не было. Все понимали: если сегодня не посадишь зерно, осенью останешься без хлеба... Вот и работали денно и нощно в поле, стараясь закончить полевые работы как можно скорее.
***
– Не бойтесь, бабоньки, – промолвила Агафья, – думаю, хорошую весь несет нам мальчишка!
Она оказалась права. На этот раз Митька, действительно, оказался гонцом добра. Поначалу никто сразу не понял, что он кричит. А когда разобрали слово "Победа!", все дружной толпой кинулись бегом в деревню.
На поле осталась одна Агафья. Она упала лицом в землю и впервые за долгие четыре года зарыдала. Какое счастье, что никто не видит ее слабости! Слезы рвались из самого сердца и остановить соленый поток невозможно. Перед глазами, как в калейдоскопе пронеслась жизнь в оккупации, каждодневное ожидание расстрела и чудесное спасение. Видать, и впрямь Богоматерь, которой молились помогла. Советские войска вошли в деревню за три дня до намеченной фашистами массовой казни цыган.
Агафья прикрыла глаза, вспоминая тот ранний февральский день, когда воины Красной армии, в белых полушубках и маскировочных халатах, зашли в станицу. Все женщины выскочили им навстречу полуодетыми. Агафья вообще бежала по снегу в одной ночной рубашке и шерстяных носках. Сейчас ей стало очень стыдно, но в тот момент совершенно все равно. Столько было счастья! Они с детьми дожили до освобождения!
Что спасло в оккупации ее цыганскую семью от расстрела – старая икона Тихвинской богоматери или молитвы матери Евдокии, она никогда не узнает. От воспоминаний о матери сжалось сердце.
***
Мама, единственная, дорогая, родная... Когда она умерла и Агафья провожала ее в последний путь, слов, чтобы передать всю любовь к родительнице, так и не нашлось. Только молча держала за ее руку, которая постепенно холодела. Господи, как же ее не хватает! Как жалко, что она не дожила до этого светлого дня... Агафья зарыдала еще сильнее. Евдокия всю свою жизнь была настоящей хранительницей домашнего очага. После смерти отца Михаила, который был вожаком и привел весь табор в колхоз, все тяготы по содержанию семьи упали на ее плечи. Жили очень бедно и если бы не ее энергия не известно удалось бы всем выжить.
Именно ей в голодомор удалось спасти всю семью и маленьких внуков от голодной смерти. Где и каким чудом женщине удавалось менять на продукты вещи и откуда она их брала, Агафья так никогда и не узнала...
В годы оккупации женщина не побоялась пойти к фашистам и попросить дать возможность спасти хотя бы одного из внуков. Какая вам разница, – молила она, – ведь количество казненных от этого не уменьшится, а хотя бы одна душа ангельская спасется и будет молить о вашем здравии!
А когда староста в ответ на ее мольбы цинично заявил: ты – русская, значит, будешь жить. А цыганят твоих расстреляем вместе с дочкой-большевичкой, - не побоялась послать на его голову проклятия... Так же отважно мать держалась, когда после освобождения станицы от фашистов корову-кормилицу реквизировали для нужд Красной армии.
Пожилая женщина кинулась к командиру и взмолилась:
– Сынки, дорогие, мы вам так ждали! Что же вы единственной кормилицы лишаете!
Молоденький офицерик пригрозил ей военным трибуналом, но она не испугалась.
– Эх, ты! – промолвила она, – после того, что мы при фашистах испытали, нам бояться уже нечего!
Военный смешался, кинулся извиняться.
– Прости, мать!
Бабка расчувствовалась и неожиданно согласилась с тем, что армии корова важнее, чем ею внукам.
***
Практически сразу после освобождения cnfybws Евдокия занемогла. Все началось с обычной ангины. Кто-то посоветовал выдавить воспаленные миндалины. Женщина, перекрестившись на угол печи, так и сделала. Столь необдуманный поступок привел к жутким последствиям. Специалистов в деревне не имелось и болезнь начала стремительно прогрессировать.
Вскоре Евдокия не могла кушать и тихо умирала от голода. Эти дни стали самыми страшными в жизни Агафьи. Пожалуй, еще страшнее тех, когда с детьми сидела на лавке у печи и ожидала, что вот-вот придут, заберут и поведут на расстрел, как уже сделали с остальными цыганами.
Ночами больная вскакивала, кричала, била руками по подушке, требовала отдать ей детей. Те в страхе начинали рыдать в голос. Агафья, прижав ребятишек к себе, пряталась на печи. С каждым днем она становилась все агрессивнее. Агафья до последнего надеялась - мать выздоровеет. И долго не могла понять, почему вдруг на рассвете в избе стало так тихо. Никто не шумел, не кричал, не требовал показать ей детей, которые от страха, казалось, разучились говорить.
***
Агафья встала с колен и с удивлением обнаружила, что земля, куда упала лицом, стала влажной от слез. Утерев подолом лицо, она двинулась в станицу. Оттуда даже на таком расстоянии донеслось пение и музыка. Народ начал веселиться... В одном танце кружились русские, цыгане, украинцы, казаки. Цыганские песни перемешивались с русскими народными. Обычный хоровод менялся цыганочкой с выходом, а потом украинским гопаком...
Вместе со всеми выплясывали ее детки – Галочка и Николенька. Особенно старался Николенька. Глядя на их веселые личики, Агафья, как заклинание произнесла: пусть ваши дети и внуки никогда не узнают войны! Пусть над нашей семьей всегда будет мирное небо!
***
Справка.
Архивы министерства обороны свидетельствуют, что только один из цыган, Тимофей Прокофьев, был удостоен звания Героя Советского Союза. Статистика в данном случае не может отразить действительность, поскольку большинство цыган в паспортах значилось русскими, украинцами или татарами. По имеющимся сведениям, к концу войны было одиннадцать цыган — Героев Советского Союза и множество кавалеров самых высоких орденов. Военные профессии цыган разнообразны. Они служили пехотинцами, танкистами, летчиками, стрелками-радистами, артиллеристами, десантниками. Цыганки служили санитарками, ходили в разведку. Особая страница в истории цыган — участие артистов, певцов и танцоров в концертах для армии. «Ромэновцы» и члены цыганских ансамблей не только выступали перед ранеными в госпиталях, но и ездили на передовую.