Глава шестая. Долгожданный ответ
Часть четвертая
Забавно было видеть, как изменился он. Отстранившись к спинке испуганно скрипнувшего стула, насупился, засопел, не в силах уже удерживать тяжесть напускной доброжелательности. Показалось, даже раздулся, как раздувается стукнутая палочкой или камешком жаба.
И тут спросила она, косясь на конверты и замечая нужное, а потому и спросила усмехаясь, спросила тихо, но коварно:
— А можно посмотреть и узнать, что написали вам из Кремля?..
Вопрос был задан неспроста. Она вдруг заметила, что упавший и перевернувшийся конверт, был без нужного штампика, обязательного при прибытии в Москву... Сама никогда, ни от кого писем не получавшая, она, однажды, любопытства ради, разглядывала конверт с письмом подружке. И природная наблюдательность отметила в памяти, что именно на марке должен стоять штамп с места отправки, а с обратной стороны конверта — штамп почтамта прибытия. Его-то и не было... Значит, ход письма был остановлен уже на местном почтамте... Между тем, заданный ею вопрос оставался висеть в воздухе, а ответ — на вновь выпяченной нижней губе этого Шагена Карловича, — губе, на которую опять норовила сесть всё та же муха.
Отогнав её очередной раз и злясь, он открыл было рот для ответа, но перебила его, опережая вопросом новым и дерзким:
— А откуда я знаю, что вам трудно отвечать мне правдой?.. — И не дав опомниться, коснулась его руки и добила тайной своего дара, возможностью знать не только это: — И откуда я знаю, что ваша рука на столе сейчас станет горячей той, что отгоняет муху?..
И потешно было видеть, как отдёрнул он свою руку от руки её, будто обжёгся, как уставился в ладонь свою, словно в глаза гадюке, как прижал ладони к щекам и промямлил испуганно:
—И в самом деле!!..
Шаген Карлович спешно отправился в кабинет к директрисе.
Говорила директорша:
— Говорила я вам, Шаген Карлович, что Красильникова эта — крепкий орешек. Чует сердце — хлебнём горя с нею! Хотя... не подкопаешься — примерная ученица, лучшая и способная очень!
— Вот-вот... — сердито заклокотал тот. — Точно, горя хлебнёте... Если у вас тут всякая шмакодявка, у которой и обличье-то не ахти какое, станет письма с жалобами в Кремль писать, то гарантировать спокойную жизнь вам я не смогу! Как допустили вы, что четыре письма её, с таким адресатом, могли попасть на главное почтовое учреждение? Это ж хорошо, что работники почты, по долгу своему, вовремя среагировали и проинформировали соответствующие органы... Теперь вот... мы вынуждены реагировать на сигнал этих органов. А вдруг как догадается теперь ваша Красильникова не в почтовый ящик письма свои опускать, а передавать их с оказией — с пассажирами поездов... Так некоторые кляузники и делают, с целью доставки своих кляуз непосредственно... в ЦК Партии... Нет, вы представляете?!.. А вдруг пришлют тогда из Москвы независимую комиссию... А вдруг усомнится она в профессионализме первой... И вдруг эта, Красильникова ваша, окажется права ... Вот и жди тогда, в результате, пинка под зад за не¬соответствие нами своих должностей! Этого нам только ни хватало!!.. Решительно, слышите, решительно ограничить ей выход в город! А если уж коллективный выход, то присматривать, присматривать и — присматривать!!
— А может, связаться с этим спец-интернатом? — подала голос старшая воспитательница. — Пусть та подружка её напишет оттуда, что ей там хорошо...
— Что ж, возможно, есть смысл, — заключил тот. — Стоит подумать... Но какова!.. И как догадалась? А ведь догадалась же, что письма в Москву не пошли... А этот фокус с моей рукой!.. Ведь действительно, словно ошпарило мне руку!.. Чудеса! Прямо-таки, экстрасенсы у вас тут! С ума с вами сойдёшь раньше времени!
— А нам каково?!.. — вздохнула директорша. — Такие дети пошли — ни дай, ни приведи!.. Однажды, в принципиальной беседе, говорю этой Красильниковой, обнаружив идеологический нонсенс: как же, мол, ты, Красильникова, можешь носить крестик на шее, если тебя в «октябрята» приняли? И знаете, что эта «штучка» ответила? «Святое всякому доброму — не помеха!.. Но от зла — щит!» Во!.. Какова «штучка»?! А?! Я в присутствии этой Красильниковой, иногда, тоже... сама не своя становлюсь... Однажды, говорят, я вообще Гимн СССР в кабинете этом запела да пионерские салюты отдавать стала!.. То ли это тоже «фокусы» её были, то ли у меня крыша едет...
... Торопливо шла прочь от них, лживых и не настоящих. И на долгие годы отложилась в ней установка опыта, что дисгармония между внутренним миром человека и его внешним обликом всегда будет вводить в заблуждение при определении его, человека, качеств. Общаясь с подобными людьми, всегда испытываешь навязчивое состояние дискомфорта. Такое же ощущение владеет людьми, когда они с чистым телом ложатся в грязную постель. Эти люди так самозабвенно врут, будто ложь и есть их правда. Кому же верить, если ложью, как старая черепаха ракушками, обросли даже люди, призванные давать нам знания и учить правде? Странно: чем больше ты честен, тем больше вокруг лжи, — чем дальше ищешь правду, тем больше находишь лжи... Не потому ли вокруг — в устной пропаганде, в прессе, в телевидении — вместо морального выбора насилуют насаждением морали?
... «Фокус» с рукой того Шагена Карловича, из какого-то «ГОРОНО», был не нов. Эти и иные опыты, потехи ради, она проделывала и с Ванечкой. Нравилось удивлять его тем, чем не могли удивить другие. Со временем, она могла находить спрятанное, унимать рукой боль, с закрытыми глазами различать цвет и предметы, а главное, при определённом усилии, могла видеть занятия кого-либо, находящегося на расстоянии — в другом помещении. Эта способность, отличавшая её от других, одновременно и забавляла и тревожила. От всех, кроме своего Ванечки Россиюшкина, эту способность таила. Отличаться от других не хотела и побаивалась. Более того, преобладало желание обратное — походить на других. Индивидуальность не приветствовалась, а если и приветствовалась, то слабо или плохо. Но походить во всём на других получалось тоже плохо — равно, как и у Ванечки. И, повзрослев, стало понятно, что подражание строевой шаблонности общества противно их природе, их духу.
Но одно настораживало и даже пугало. С тех самых пор, как стала она обнаруживать в себе эту необычную особенность, — некий редкий дар сверхощущений, со слабой ещё силой умения правильного использования этого, — в ней всё больше зрела тревога, непознанное предчувствие беды в судьбе её Ванечки. И всё существо её, с врождённой развитостью под-сознания, трудилось над прозрением в это. Но не в силах ещё познать реальность беды, она всячески старалась уберечь его, Ванечку своего, слабой кольчужкой своей души, с неосознанной, до поры, властью колдовских желаний оградить от тьмы зла...
Бежало время, как костяшки уцелевших в классе счётов. Но не переставала саднить в сердце тяжесть обещанного Верочке Закадычной. Была уверена, что от обещания зависит надежда, от надежды судьба, а от судьбы — жизнь и смерть... Ещё не дано было познать, что так оно и заложено в мире людей. И зависимость эта, обкатываемая и смакуемая на протяжении столетий утончёнными умами философов, была природой вложена для переживаний и ей. Это же духовное переживание цепко держало в памяти, обещанное Станичникову и его другу Георгию, желание стать врачом, чтобы избавить одного от уныния, а другого — от заикания...