Начало этой трогательной истории здесь
Поднял я ружье, прощальный дуплет дал.
Добрался кое-как до родника, где мы обычно с Талантом отдыхали в полдень, присел на пенек. Небо серыми облаками закрылось, тонкими, холодными, как солдатское одеяло, мелкий дождичек пошел. Серый наступил день, невзрачный; измучился я за эту ночь. Решил закусить, отрезал колбасы кусок, содрал шкурку, обернулся по привычке - Таланту бросить, а бросить-то некому. Горький клубок подкатился к горлу, даже дышать трудно стало. И вспомнилось мне, как в прошлом году летом мы с Талантом рыбу ловили на Сазанке, недалеко от дома отдыха.
Под вечер подходят ко мне двое парней, лет по двадцать, под хмельком, в узеньких брючках оба и цветастых распашонках. Талант вскочил, заворчал, я уложил его.
- Ловишь?- спрашивает один с улыбочкой.
- Ловлю! - отвечаю.
А другой ни слова не говоря лезет к берегу, наступает на мою коробку с червями, вынимает мой садок из воды, рыбу рассматривает.
- Может, мелочь вытрясем, спрашивает дружка своего, … или все заберем. Опешил я от такой наглости.
- Что же это вы, … говорю, гады, делаете?
- Во-первых, не гады, а голубчики, говорит мне первый, с ухмылкой оглядываясь вокруг. — А во-вторых, рыбу не жалей, а то здоровьем пострадаешь! Понял!… А ну, брысь, кабыздох! - И он с силой ударил ногой Таланта, который лежал между нами.
В следующий миг Талант прыгнул ему на грудь и распашонка с треском разлетелась. Я не успел и шага сделать, а Талант уже повис у него на плече, вцепившись зубами, и, остервенело рыча, тряс головой.
Подскочив, я схватил за ошейник, оторвал собаку:
- Беги, гад! - крикнул я.
Талант, оскалившись, дрожал, рвался из рук. Другой хулиган, бросив мой садок, уже улепетывал во все лопатки.
А бывало, соберется у меня дома компания друзей, захочу я их удивить, беру аккордеон, начинаю играть «Подмосковные вечера» и запеваю: «Не слышны в саду даже шорохи». Появляется Талант, садится рядом, задирает кверху свою бородатую морду, глаза прищурит и завоет, точно в унисон. Я перейду в другую тональность, чуть повыше, и он перестраивается, воет тоном выше. Все удивляются, хохочут! А я возьму папиросу в рот, по карманам себя хлопаю: спичек нет.
- Талаша, — прошу, - принеси спички.
Талант рад, что музыка прекратилась, несется в кухню, тащит в зубах спички.
Долго сидел я на своем пеньке у родничка. Дождик перестал, день прояснился понемногу; все больше синевы становилось среди рваных туч, солнце проглянуло, птичья мелочь возилась и щебетала в кустах. Все вокруг было так приветливо, так знакомо, как в родном доме, и мысль о гибели собаки никак не укладывалась в голове. А может быть, он просто заплутался ночью и прибежит, если позвать? Я покричал еще, посвистел, но Талант не пришел. Из волчьих зубов собаки живыми не возвращаются…
Тогда забросив ружье за спину, я быстрым шагом направился в Ахмат, к пристани.
Мне вспомнилось, как работал Талант на полевых испытаниях. После энергичного короткого поиска он с галопа замер на стойке. Ход у него был быстрый, поиск широкий. После команды поднял на крыло сразу пару перепелов. Они улетели за речку. Вскоре на потной луговине он нашел дупеля и отлично с картинной потяжкой встал по нему. Дупель переместился, пес сразу нашел его, встал по перемещенному не ближе 20 шагов. Птица перелетела широкую, метров сто, протоку. Желая блеснуть сноровкой собаки, я послал Таланта за птицей. Он переплыл протоку, быстро нашел и прекрасно сработал дупеля. Судьи поблагодарили меня, стали совещаться. И объявили: диплом III степени при 68 баллах! Это была насмешка! Работа собаки по дупелю стоила не меньше диплома II степени. Қогда я рассказал об этом своему приятелю, знатоку и любителю собак, он с горечью воскликнул:
- А судьи кто?! Пристрастные сеттерятники! Это все знают! Ведь у нас в городе перевелись все породы охотничьих собак, кроме английских сеттеров! Это их «кинологическая работа»! Чему же ты удивляешься?
Вот наконец и Ахматская пристань. Перед длинной лестницей, что спускается с яра к дебаркадеру, я остановился, зачехляя ружье. На душе горько, голова тяжелая, болит. Далеко внизу, вдоль берега трусит маленькая, серая собачонка, куцая, горбатая, с опущенной головой. Кажется, это дратхаар, но мелкий, жалкий какой-то, вероятно, бездомный. Мало ли таких собак на белом свете. Медленно спускаясь по лестнице, я не могу оторвать глаз от куцей собаки на берегу. Нет, это, конечно, не Талант, но в груди у меня становится горячо и тесно, сердце колотится, а рука никак не находит свисток, который обычно висит на пуговице пиджака.
- Талант! - неожиданно для себя кричу я во весь голос и чувствую, что если сейчас это окажется не Талант, то… то… Собака на берегу внезапно останавливается, распрямляется, будто вырастает на глазах, мгновение смотрит на меня и громадными прыжками, перескакивая через какие-то мешки, бочки, ящики на берегу, несется ко мне, летит как птица, вверх по лестнице. Талант, мой Талант прыгает мне на грудь, верещит что-то на своем собачьем языке, хватает меня зубами, неистовствует, лижет лицо, руки.
Вокруг нас собираются любопытные.
Позже, на дебаркадере, к нам подошла уборщица и сказала:
- Нашелся, значит, хозяин! Я утром зал убирать пришла, а собака эта лежит под диваном. Мы с вахтенным насилу ее прогнали. Она и маячила целый день на берегу. Один шофер тут с автобуса поймать ее хотел, а она скалится, не дается. Верная, видать, своему хозяину.
Я внимательно осмотрел Таланта: на шее внизу была у него содрана шерсть и кожа, зато на толстом ременном ошейнике остались два глубоких прореза от волчьих клыков.
Продолжение следует