Яндекс.дзен ограничивает распространение этой публикации по причине шокирующего контента, и не показывает пользователям сети. Поэтому прошу сделать перепост: на мой взгляд, это важно и нужно.
7 ноября — красный день календаря, кто бы спорил. Только для многих эта краснота связана не с красотой, а с цветом крови.
В 1924 году в Праге вышла книга профессора Василия Васильевича Зеньковского (1881-1962) "Воспоминания 500 русских детей".
Там были собраны материалы классной работы, заданной 12 декабря 1923 года учащимся всех классов местной Русской гимназии: "Мои воспоминания с 1917 года до поступления в гимназию".
В течение двух часов полтысячи юных эмигрантов писали, как говорится, что бог на душу положил. Третья часть детей — девочки. У кого-то родители были донскими казаками, у кого-то терскими; одни бежали в Чехию из Петрограда и Москвы, другие из Сибири, Крыма и с Кавказа... Возраст авторов — от шести-семи лет, когда и вспомнить-то нечего, до двадцати двух, когда уже впору своих детей нянчить.
— Я скоро увидел, как рубят людей. Папа сказал мне: "Пойдем, Марк, ты слишком мал, чтобы это видеть".
— Я так узнала революцию. В маленький домик бросили бомбу. Я побежала туда. Всё осыпалось. В углу лежала женщина. Рядом её сын с оторванными ногами. Я сразу сообразила, что нужно делать, т.к. увлекалась скаутизмом. Я послала маленького брата за извозчиком, перевязала раненых, как могла. Самое ужасное в революции — раненые. Их никогда не кормили. Приходилось нам, детям, собирать им деньги на хлеб.
— Всё стало бесплатно и ничего не было.
— Пришел комиссар, хлопнул себя плеткой по сапогу, и сказал: "Чтобы вас не было в три дня". Так у нас и не стало дома.
— А нас семь раз выгоняли из квартир. У нас было очень много вещей, и их нужно было переносить самим. Я была тогда очень маленькой и обрадовалась, когда большевики всё отобрали.
— Торговал я тогда на базаре. Стоишь, ноги замёрзли, есть хочется до тошноты, но делать нечего.
— Когда и вторая сестра заболела тифом, пошел я продавать газеты. Нужно было кормиться.
— Нашего отца расстреляли, брата убили, зять сам застрелился.
— Отца убили, мать замучили голодом. Дядю увели, потом нашли в одной из ям, их там было много.
— Умер папа от тифа, и стали мы есть гнилую картошку.
— Моего дядю убили, как однофамильца, сами так и сказали.
— Я поняла, что такое революция, когда убили моего милого папу.
— Было нас семь человек, а остался я один.
— Папа был расстрелян за то, что он был доктор.
— Умер папа от брюшного тифа, в больницу не пустили, и стала наша семья пропадать.
— Отца расстреляли, потому что были близко от города какие-то войска.
— У нас дедушка и бабушка умерли от голода, а дядя сошел с ума.
— Брата четыре раза водили на расстрел попугать, а он и умер от воспаления мозга.
— Мы полгода питались крапивой и какими-то кореньями.
— У нас было, как и всюду, повелительное: "Открой!", грабительские обыски, болезни, голод, расстрелы.
— Было очень тяжело. Мама из красивой, блестящей, всегда нарядной, сделалась очень маленькой и очень доброй. Я полюбил её ещё больше.
— Видел я в 11 лет и расстрелы, и повешения, утопление и даже колесование.
— За эти годы я так привык к смерти, что теперь она не производит на меня никакого впечатления.
— Я ходил в тюрьму, просил не резать папу, а зарезать меня. Они меня прогнали.
— Приходил доктор, и, указывая на мою маму, спрашивал: "Ещё не умерла?" Я лежал рядом и слушал это каждый день, утром и вечером.
— Я видел горы раненых, три дня умиравших на льду.
— Моего папу посадили в подвал с водой. Спать там было нельзя. Все стояли на ногах. В это время умерла мама, а вскоре и папа умер.
— Чека помещалось в доме моих родителей. Когда большевиков прогнали, я обошла неузнаваемые комнаты моего родного дома. Я читала надписи раcстрелянных, сделанные в последние минуты. Нашла вырванную у кого-то челюсть, чулочек грудного ребенка, девичью косу с куском мяса. Самое страшное оказалось в наших сараях. Все они доверху были набиты растерзанными трупами. На стене погреба кто-то выцарапал последние слова: "Господи, прости".
— Надо мной смеялись, что я вырос под пулемётным огнем. Стреляли, по правде, у нас почти каждый день.
— Я бродил один и видел, как в одном селе на 80-тилетнего священника надели седло и катались на нём. Затем ему выкололи глаза и, наконец, убили.
— Наконец я и сам попал в Чека. Расстреливали у нас ночью по 10 человек. Мы с братом знали, что скоро и наша очередь, и решили бежать. Условились по свистку рассыпаться в разные стороны. Ждать пришлось недолго. Ночью вывели и повели. Мы ничего, смеёмся, шутим, свернули с дороги в лес. Мы и виду не подаём. Велели остановиться. Кто-то свистнул, и мы все разбежались. Одного ранили, и мы слышали, как добивают. Девять спаслось. Голодать пришлось долго. Я целый месяц просидел в тёмном подвале.
И ведь речь не о том, что это воспоминания детей только с одной стороны. По другую сторону фронта Гражданской войны остались такие же дети с такими же воспоминаниями.
Миллионы российских детей с неизлечимо искалеченной психикой. Миллионы самых бесправных жертв того, что взрослые затеяли (по новому стилю) 7 ноября 1917 года и увлеклись...
Яндекс.дзен ограничивает распространение этой публикации по причине шокирующего контента, и не показывает пользователям сети. Поэтому прошу сделать перепост: по-моему, это важно и нужно.
Спасибо.
